Я не искала любовь

Сохранять спокойствие нелегко. Совсем непросто. Если бы крыльцо освещалось сильнее, дедушка увидел бы, как сжались мои челюсти, как сузились веки, как на лбу собрались морщины. Он бы увидел мой гнев в сочетании с тенью смущающего замешательства. Джейн и Томас вместе? Она согласилась позировать для портрета, или как? И почему, приглашая меня, Дит не упомянула о её присутствии? Она в общих чертах рассказала о милой компании, но больше ничего не сказала. Может, она не хотела, чтобы я приехал? Может, она хочет, чтобы Томас мог свободно общаться с Джейн?

Мысль о том, что эти двое вместе, заставляет меня закипать от злости.

Но я должен контролировать себя, не хочу, чтобы дедушка читал меня и внутри, и снаружи, и везде. Не хочу, чтобы он ясно увидел то, что я сам боюсь увидеть. Поэтому я просто комментирую с притворным безразличием:

— У вас с Дит, конечно, бывают очень странные разговоры. Представлял вас обсуждающими искусство и культуру, а вместо этого вы — сплетники.

— Мы с твоей мамой говорим о многих вещах. Тебя удивит, насколько мы близки. Она дочь, которой у меня никогда не было, и я скажу тебе, что она мне нравится больше, чем мой сын. А теперь, однако, пойдём в дом. У меня есть отличный скотч, который я хочу, чтобы ты попробовал и …

Я перебиваю его, резко и не совсем вежливо.

— Не думаю, что задержусь у тебя надолго.

— Ты не переночуешь здесь?

— Я… нет. Я просто вспомнил, что у меня есть ещё одно обязательство.

— Очень странно, что у тебя другие планы, ведь ты проводишь День благодарения со мной уже тридцать два года и всегда остаёшься на ночь.

Но почему он так чертовски внимателен ко всему?

— Извини, но мне пора, — повторяю я, и это мои последние слова перед тем, как покинуть крыльцо, и дом, и удушающее чувство, что я должен сделать что-то кардинальное, пока не сошёл с ума.

Что-то конкретное: поехать к маме, попытаться выяснить, что происходит между Джейн и Томасом, и разбить ему зубы и яйца, если он хоть пальцем к ней прикоснулся.

***

К месту назначения я прибываю через два часа, в полночь. Если бы подумал, что найду тишину спящего дома, я бы разочаровался. Но я этого и не ожидал: когда у неё гости, Дит никогда не ложится спать раньше рассвета. В отличие от своей городской жизни, отмеченной рабочим ритмом, не включающим в себя безудержные развлечения, в Хэмптоне, собирая компании артистов, Дит не позволяет себе никаких правил. Всё сводится к импровизации: делает что-то, когда хочется, ест, когда голодна, и спит, когда хочет спать. Обычно ночь посвящена вечеринкам, разговорам, кострам на пляже, смелым культурологическим дискуссиям между полярными противоположностями на любую тему и любому занятию, которое она и её гости находят интересным.

Поэтому я не жду ни сна, ни тишины.

В каком-то смысле я оказался неправ.

Не потому, что Дит спит — она в гостиной, перед французским окном, выходящим на пляж, пишет одну из своих кроваво-красных картин, — а потому, что в доме нет той суматохи, которую я ожидал. Кажется, кроме неё здесь никого нет.

Когда мама открывает дверь и приглашает меня пройти за ней в гостиную, то не выглядит удивлённой моим присутствием.

— В итоге ты решил приехать, дорогой? Как прошёл ужин с дедушкой?

Я рассказываю о её бывшем муже и новой спутнице, которую он нам подсунул, но пока говорю, я неспокоен, как ребёнок. Мои слова служат лишь для того, чтобы заполнить пространство, пустоту, и как можно дольше сдерживать потребность спросить, где Джейн. Я оглядываюсь по сторонам, наливаю себе полстакана миртового ликёра, который Дит присылают прямо из Италии и который никогда не пропадает из её бара, смотрю в сторону дверей, ищу следы постороннего присутствия.

К счастью, она сама даёт мне все объяснения.

— Наверняка ты удивляешься, почему такая тишина. Очень необычно для моего дома. Как правило, в это время кто-то играет на гитаре, а кто-то приглашает других окунуться голышом в океан. Дело в том, что на этот раз нас мало. Я подумала, что Джейн не очень понравится такая неразбериха и ей будет некомфортно в компании эпатажных артистов. Поэтому я пригласила только Томаса. Они сейчас на пляже.

— На пляже? — мой прямой вопрос, брошен, как щелчок кнута, и тоном, непохожим на простой разговор. От него попахивает непреодолимой потребностью знать, о чём, бля, она говорит.

— Да, — отвечает абсолютно спокойно. — Они гуляют. Мы поужинали, потом они ушли, а я начала рисовать, — Дит смотрит на меня, улыбается и спрашивает, не голоден ли я. — Ты похудел, любовь моя. Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю? Даниэлла ещё не спит и может приготовить тебе пасту или стейк. Если предпочитаешь десерт, есть отличный «Захер».

— Благодарю тебя, но я не голоден.

Дит садится в кресло, потягивается, а затем бормочет вкрадчивым тоном:

— Я знаю, почему ты передумал и приехал.

— Знаешь? — раздражённо спрашиваю я.

— Я видела её сегодня днём, на улице. Лилиан, я имею в виду. Я была вынуждена с ней заговорить, потому что обо мне, можно сказать всё, кроме того, что я грубая. Так вот, я узнала, что она рассталась со своим мужем, находится в процессе развода и в последнюю минуту решила провести День благодарения в этих краях, вместе с сыном. Ты приехал встретиться с ней? — спрашивает, как бы разочарованная самой мыслью о том, что я сделал такой выбор.

Я всё равно не стал бы ей отвечать. Не сказал бы, что понятия не имел, что Лилиан здесь. Я бы не сказал, что не разговаривал с ней с того вечера в греческом ресторане, и не потому, что она этого хотела, ведь она всё время звонила мне, а я не отвечал. В любом случае я не стал бы ничего рассказывать. Если бы я мог говорить.

Но я не могу.

Внезапно нас прерывает тихий голос.

— Можно? — спрашивает Джейн, входя в комнату через французское окно.

Я сижу в кресле. В руке рюмка с ликёром, в глазах выражение, которое я хотел бы назвать равнодушным, но уверен, — оно какое угодно, только не спокойное. Возможно, отвращение, а возможно, высокомерие и немного стервозности.

Я смотрю на Джейн, но не здороваюсь. Делаю глоток мирта, откидываюсь в кресле и веду себя так, словно её присутствие не имеет значения.

Думаю, моё отношение дестабилизирует её. В последний раз, когда мы виделись, она говорила со мной о дружбе, давала советы как обозреватель колонки «дела сердечные», и полагаю, Джейн не ожидала такой отстранённости.

Широко открыв глаза, она немного хмурится и сомневается, и мне чертовски нравится. Джейн мне нравится, это точно. Она слегка накрашена, на ней красная плиссированная юбка в стиле «девочка из школы», плотный белый джемпер и огромный шарф, выполняющий роль накидки. Юбка короткая, под ней длинные непрозрачные носки выше колен, такие же чёрные, как ботинки из лакированной кожи.