Я - охотник

— Все гораздо проще, — Славка прикрыл глаза. — Сатана, бог, ангелы, дьяволы… Есть эволюция. Учили в школе? Эволюция создала человека. Но дело в том, что она создала, не только его. Много тысячелетий человек делил место на планете с не-людьми. Или просто — НЕЛЮДЬЮ. Самой разной. Любое разумное существо — не человек — и есть нелюдь, это слово не оскорбительное, а просто… определитель. На меня в парке напали уводни — они нелюдь. Но вот у вас в подвале живет домовик — я его чувствую. Он нелюдь тоже — а никакого вреда от него нет.

— У нас домовой?! — вытаращила глаза Ленка. — Нет, без балды? Правда?!

— Правда, — терпеливо ответил Славка. — Человек оказался сильнее других разумных обитателей планеты и кого уничтожил, кого позагонял по лесным чащобам и горам. Многих — за дело. Среди нелюди много НЕЧИСТИ. Это нелюдь злобная — да еще и умеющая зачастую прикидываться людьми, как упыри и оборотни.

— И Маардай? — с дрожью в голосе спросила Ленка. Славка вздохнул:

— Нет. С ним сложнее… Нелюдь — она все-таки живая. Умеючи ее не труднее убивать, чем людей. А Маардай — это НЕЖИТЬ. В нем нет понятной человеку жизни, хотя изначально — очень давно! — он и был человеком. Но от всего человеческого отказался ради власти. И получил ее. Огромную. Он — царь НЕЧИСТИ и НЕЖИТИ. Я таких как он знаю не больше десятка.

— А ты сам? — Витька сел на край дивана. — Ты кто такой?

— Я нежить, — спокойно ответил Славка. В комнате повисло молчание.

— Ты… — выдохнула Ленка. — Ты… неживой?

— Неживой, — кивнул Ярослав.

Ленка завизжала…

... — Я родился в середине ХIV века, в год большой чумы, в Московском княжестве. Родных плохо помню. Лучше всего, как ни странно — младшего братишку. Они все умерли. А меня взял на воспитание языческий волхв — наверное, один из последних на Руси. Он заботился обо мне, как о родном. А потом мне исполнилось четырнадцать лет — и он меня убил.

— Убил? — спросил Витька. — Как? 3-зачем?

— Чтобы я был всегда, — пожал плечами Ярослав. — Так делали, много-много тысяч лет. Таких, как я, готовили по всей Земле, в разных народах. Нужны были воины, борцы, с нечистью. Охотники. Мы защищали людей. Мы истребляли нечисть везде, где заставали ее… Тогда было очень-очень больно — обряд оказался мучительным и длинным. Я не люблю его вспоминать. А потом я появился опять. Новый. С тех пор я есть.

— Подожди, — Витька потер лоб. — Ты же ходишь… говоришь…

— Я ведь НЕ МЕРТВЫЙ, — напомнил Славка. — Нежить, не мертвец и не живой.

— Постой, — умоляюще попросила Ленка. Она сидела на краешке стола, не сводя глаз с лежащего Славки. — Но ведь ты же смеешься, моргаешь, ешь, пьешь, спишь! Это… в туалет, наконец… Вздыхаешь!

— Я могу этого ничего не делать, — спокойно разъяснил Ярослав. — Но делаю, потому что люди боятся странного, а я живу среди людей и защищаю их. Меня и так довольно легко «расколоть» — моя температура равна температуре окружающей среды, я не умею плакать и выделять слюну. Наконец, я не дышу… А вот спать я люблю на самом деле. Во сне ко мне приходит то, что было. Когда я был живым.

— По-моему, это дикая жестокость, — стеклянно сказала Ленка. — Твой этот волхв — просто маньяк-некрофил какой-то. Убить мальчика!..

— Это было другое время, — возразил Ярослав. — 14 лет — уже не мальчик, а мужчина. Достаточно сильный — и не потерявший гибкости. Оптимальный вариант… Кроме того, я один из последних «в серии». Насколько мне известно, охотников прекратили создавать где-то в начале ХV века.

— А наш мир — он не кажется тебе странным? — с интересом спросил Витька. Славка засмеялся:

— Я же не в хрустальном гробу все это время спал! Мир менялся вокруг меня — и я менялся вместе с ним. Только основа осталась прежней — я охотник.

В комнате вновь воцарилось молчание. Славке, наверное, все-таки трудно было говорить, а брат с сестрой переваривали сказанное. Еще сутки назад они не поверили бы ни единому слову Ярослава, сочли бы его сумасшедшим, заигравшимся в детские игры или просто шутником. Но с тех пор столько всего произошло…

Первой нарушила молчание Ленка. Она не особо любила историю, но ее поразила мысль о тех веках, свидетелем которых был Ярослав.

— И ты все это видел? — спросила, она. — Я имею в виду — и Дмитрия Донского, и монголов, и рыцарей, и Ивана Грозного с Петром Первым, и разные сражения? И гражданскую войну, и Великую Отечественную? И… ой, мамочки, голова кружится! Ты правда все это видел?

— Не все, конечно — я же не могу быть сразу в нескольких местах, — Славка открыл глаза. — Но видел многое. И могу сказать, кстати, что в ваших учебниках истории большинство написанного — правда. Но, если честно, из меня не получился бы эксперт по историческим проблемам. Я мало следил за происходящим, а те, кто меня интересовал, так же мало менялись с веками — они всегда старались жить за счет людской беды и страха. Чем хуже дела в стране — тем больше их в нее слетается.

— Тогда им в нашей России раздолье, — глубокомысленно заметил Витька. Но Славка покачал головой:

— Не так уж. Есть у нас, русских, эта — мода — клеветать на свою собственную страну. Раньше не было — как очевидец говорю… Так вот, например — XIX век в России был очень спокойным, если исключить самое начало.

— Нашествие Наполеона? — вспомнил Витька.

— Да… А потом — тишина. Я даже ухитрялся по нескольку лет жить на одном месте! Обленился совсем… По всей Европе гремели войны, революции, кризисы — а тут тихо. А уж начало XX века вообще было раем. Так что не нужно стараться оболгать самих себя — мол, никогда в России порядка, справедливости и спокойствия не было. Было, и побольше, чем в других странах.

— Зато сейчас нет, — не сдавался Витька, но Славка уверенно ответил:

— Это пройдет. Просто людям кажется, что самые страшные беды — которые они переживают лично. А это не так. У нас столько ужасов было — одно Смутное Время чего стоит, или гражданская война. И все прошло, потому что люди верили в будущее и не сдавались. И нынешние беды пройдут. Россия пропасть не может. Я прожил шесть с половиной веков и знаю, что говорю.

— Да ты патриот, — то ли с насмешкой, то ли уважительно заметила Ленка. Славка без надутости сказал:

— Ага. Это в русском человеке заложено даже глубже, чем инстинкт самосохранения. Только многие стыдятся об этом открыто говорить.

— И все это время ты воевал с нечистью? — уточнил Витька.

— Да, — ответил Славка. — Все это время, с перерывами, конечно. Я уже сказал ведь, что были спокойные времена.

— А в принципе — как их вообще убить? — задумчиво осведомилась Ленка, накручивая на палец локон. — Ты сказал, что крест не помогает? А что помогает? Осиновый кол?

— Это то же самое — ерунда, — безапелляционно ответил Славка. — Даже не знаю, откуда она взялась. Вот, слушайте. Нечисть — и, кстати, любую нелюдь вообще — убивает серебро. Мгновенно — даже прикосновение к серебру для них равно тяжелому ожогу, а уж ранение наверняка калечит тяжело или убивает. Поэтому мы пользуемся в первую очередь серебром — нам оно не вредит. Хорошо действует соль — обычная соль, так что старик-сторож с берданкой может оказаться опасным врагом нечисти… Они боятся дуба — смертельно, так же, как серебра. Чуть меньше — рябины, во всяком случае, ни один из них не подойдет к дому, около которого, она растет и поопасается нападать на человека, у которого в кармане ягоды рябины. Опасаются орешника, и липы — это все древесная магия, очень-очень древняя… Помогает святая вода — кстати, не потому, что туда опустили крестик, а потому, что он — серебряный. Облить нечисть святой водой — все равно, что человека окатить кипятком, но тут надо быть осторожным: один бросится бежать без оглядки, а другой повоет, покатается по земле и только больше освирепеет… Не переносят текучей воды — для них даже узенький ручеек все равно, что колючая проволока под током. Но если над ручейком хоть ниточку, натянуть — переберутся, как по мосту. Есть еще разные графические знаки… но я имя не пользуюсь и почти не знаю. Больше надеюсь на средства физической защиты, как по телевизору говорят.