Я русский солдат! Годы сражения

О. Бычкова: – Русский или российский?

А. Проханов: – Русский ренессанс так, как его понимали татары в период Великой Отечественной войны.

О. Бычкова: – А как вам нравится предложение митрополита Волоколамского Иллариона поставить на Лубянке памятник князю Владимиру Красное Солнышко, князю Владимиру Владимировичу, может быть, – Красное Солнышко вместо Железного Феликса, вместо фонтана, вместо, я не знаю, чего еще?

А. Проханов: – Я представляю, как этот памятник будет поставлен. Наверняка, Владимир будет с крестом в руках как, наверное, Владимирская Горка в Киеве.

О. Бычкова: – Ну да.

А. Проханов: – И, конечно, этот крест будет обращен к зданию Лубянки.

О. Бычкова: – Почему?

А. Проханов: – Ну, а куда еще? На метро, что ли?

О. Бычкова: – Нет, ну, подождите. Феликс Эдмундович стоял спиной к Лубянке. Как бы она его сзади поддерживала.

А. Проханов: – Нет, ну а что? Владимир, а за его спиной вся лубянская рать, что ли?

О. Бычкова: – Да. Да.

А. Проханов: – Нет. Он будет повернут крестом к Лубянке, и памятник будет называться «Чур меня, чур».

О. Бычкова (смеется): – И спиной к людям, которые будут ходить вокруг.

А. Проханов: – Нет. Я думаю всё время над этим. Я не устаю, конечно, изумляться нашему иерарху в его бесконечных выдумках и в его какой-то болезненной, мучительной, антисоветской какой-то боли, которую он несет в себе и передает нам, грешным.

Поставить туда Дзержинского было бы нормально.

О. Бычкова: – Ну, что нормального-то, господи?

А. Проханов: – Поставить туда…

О. Бычкова: – Чур вас, чур, Александр Андреевич.

А. Проханов: – Поставить туда Дзержинского было бы нормально, потому что… Никто, действительно, не скажет, что поставили Дзержинского, потому что сейчас начнет ВЧК шарить по квартирам и брать.

О. Бычкова: – Скажут. Я скажу.

А. Проханов: – Ну, это безумцы, либо такие экзальтированные прекрасные женщины, как вы. Никто не скажет. Эта эра кончилась. И Дзержинский был поставлен в период, когда никакого НКВД и никакого ЧК уже не было. Это был сытый, спокойный, бархатный период, когда поставили. Раз.

И если его поставить, будут удовлетворены нынешние спецслужбисты. Потому что до сих пор у них в кабинетах висит Дзержинский как отец-основатель. Но это же не люди Судоплатова, это же не люди…

О. Бычкова: – Или даже как икона, прости, господи, за богохульство.

А. Проханов: – Да. Это создатель их мощной корпорации. Причем, эта корпорация – она, может быть, сильнее, чем государство. И они, верные своей корпорации, чтут образ Дзержинского. Это будет справедливо по отношению к ним.

Наконец, это завершит ансамбль. Потому что, конечно же, кругом гигантские здания ФСБ. Слева серое, справа желто-яичное, вот этот огромный фасад. И появление там такого памятника просто завершит этот ансамбль.

О. Бычкова: – Подождите. Ансамбль изначально, когда там стояло первоначальное здание, вокруг которого вот это всё серое и какое-то яичное выросло – там было страховое общество «Россия», его московское отделение, как мы помним. И перед ним стоял просто большой красивый фонтан, который существует до сих пор – его можно вернуть.

А. Проханов: – Да, давайте вернем. Только отрубим половину от этого здания – оно же было другим совершенно. Там Жолтовский поработал. И разрушим слева здание и справа.

О. Бычкова: – Но фасад-то тот же приблизительно.

А. Проханов: – Там был другой, вдвое меньший фасад.

О. Бычкова: – Ну, там наросло, конечно. Наросло.

А. Проханов: – Давайте, я готов разрушить это здание, к фасаду поставить фонтан, налить в него шампанское и купцов туда собрать.

О. Бычкова: – Давайте разрушим эту тюрьму, Александр Андреевич, как поется в известной песне…

А. Проханов: – Ну, давайте разрушим весь Новый Арбат. И куда же мы с вами тогда денемся с нашими эфирами? Поэтому, повторяю, было бы правильно поставить туда Дзержинского. Потому что он архитектурно…

О. Бычкова: – Во-первых, это красиво.

А. Проханов: – …архитектурно он выдержан. Он был бы там уместен.

Теперь вернемся к нашему иерарху. Господи, почему он так боится Дзержинского, если церковь поставила в Москве за последнее время чуть ли не тысячу алтарей, Москву застроили церквами? В Москве предполагается еще построить 600 церквей. Неужели алтари, которые построила церковь, слабее одного этого истукана? Неужели этот языческий Перун сильнее и мощнее, чем тысячи духовных алтарей, на которых совершаются литургии, с амвонов которых произносятся христианские проповеди? Это огромное количество духовных, духовно настроенных священников, батюшек… Неужели он не верит в мощь и силу возрождающейся церкви? Откуда такая слабость?