Я вернулся за тобой

Теперь мое сердце колотится быстрее.

– Чему он говорил «да»?

– Убийствам из мести. Поставкам наркотиков. Пыткам. И… - вафельница издает писк, и он поворачивается перевернуть ее.

– И чему еще?

– И… он хранил секреты. Секреты Один. Секреты, которые нужно раскрыть.

Я ожидаю, пока Винсент расскажет подробности, но он стоит ко мне спиной.

– Этого недостаточно, - обращаюсь я к его спине.
– Этого недостаточно, чтобы изменить мое мнение о нем.

– Это потому что у тебя нет подробностей, мисс Тейт, - он снова возвращает свое внимание на меня.
– Подробности - это то, что меняет сердца и умы людей.

– Он рассказал мне, что убил сотни людей. Рассказал, что сделал все это. Но я тоже киллер. Ты знаешь это. Я не невинна. У меня есть секреты. Много секретов. Секреты о плохих людях.

– Джеймс Финичи - самый худший из этих людей, Харпер. Самый. Худший.

– Тогда какие секреты? Если зло в подробностях, значит, дай мне подробности.

Винсент вытаскивает вафлю из вафельницы и бросает ее на тарелку. Ароматный запах - сильный контраст с разговором между нами. Он ощущается сюрреалистичным. Он распределяет немного масла по маленькому узору в клеточку, а затем поливает кленовым сиропом сверху. Его пальцы тянутся к мешочку с сахарной пудрой, и он посыпает ее поверх сиропа, пока тот не становится покрыт белыми пятнышками.

Он подносит тарелку ко мне и ставит на металлическую столешницу со звоном, который эхом раскатывается по комнате.

– Вилку?
– спрашивает он, протягивая мне ее.

– Спасибо, - я беру вилку и отламываю ею маленький кусочек вафли, пока он наклоняется над столешницей и наблюдает. Я подношу его ко рту, и по какой-то причине то, что я ем перед ним, волнует меня. Моя киска пульсирует на мгновение, пока я наслаждаюсь едой, и понимаю, что его взгляд сосредоточен на мне. Только на мне.
– Ты не собираешься поесть?

Улыбка стирает напряжение разговора, и в ту же секунду он немного оживляется.

– Накорми меня.

И затем он посылает мне похотливую улыбку, от которой я снова чувствую, как растет пульсация.

Я накалываю еще один кусочек вафли и подношу к его губам.

– Расскажи мне секреты, которые хранил Джеймс.

Он открывает рот, и я кладу еду на его язык, не в силах смотреть на его губы, на то, как они обхватывают вилку. Я оттягиваю ее и напоминаю себе, как дышать.

Он указывает на тарелку.

– Как насчет того, чтобы я покормил тебя? Ты ешь - я говорю.

Я удивлена, что мне так легко удается получить ответы, которые я ищу, но я не настроена спорить, так что киваю и передаю ему вилку.

Он отламывает кусочек вафли и подносит к моему рту. Я открываю рот для него, но в последнюю секунду он наклоняется и целует меня. На вкус он, как сироп и лакомство. На вкус он, как завтрак с кем-то, кого ты любишь. На вкус он, как жизнь, которую я себе хочу. Нормальная жизнь, без секретов. Я никогда не хотела секретов. Никогда не хотела знать их. Всю свою жизнь я убегала от фактов, и вот она я, выпрашиваю их.

– Тебе придется целовать меня после каждого секрета, - шепчет он в мой рот.
– Тебе придется целовать меня, когда я расскажу тебе о некоторых вещах, иначе я не смогу сделать этого.
– Затем он отодвигается назад и выдвигает вилку вперед. Открываю рот для еды, и он кладет ее мне на язык, пока я не захватываю ее зубами и начинаю жевать.

– Скажи «да» этому, Харпер Тейт, и я расскажу тебе все, что ты хочешь знать за цену поцелуя.

Кивок. Знаю, что поцелуй - это неправильно, но сейчас он не чувствуется неправильным. Он чувствуется правильным во всех смыслах.

– Ладно, - шепчу я ответ.

– Николу отдали, когда ей было шесть. И Джеймс был тем, кто передал ее, - Винсент наблюдает за моей реакцией, но все что я могу, - это смотреть ему в глаза.
– Один знал, что он никогда не получит свое обещание, так что попросил Джеймса отдать ему свою сестру.

– Но… он сказал мне, что его мать и отец отдали ее. Он сказал мне…

– Он солгал, - прерывает он. Вот насколько могущественное это заявление.
– Он много лжет, Харпер. Даже тебе. Особенно тебе. Он и себе тоже лжет. Блокнот был ложью, Харпер. Вымышленным, фальшивым мирком, в который он заставил себя поверить… потому что он не мог справиться с правдой.

Последние несколько слов слетают с уст мягко. Почти шепотом.

– Какой правдой, Винсент?

Он пялится на меня. Вероятно, обдумывая - настало время сказать правду или солгать. Затем он тяжело вздыхает, и я знаю, что сейчас последует правда.

– Правдой о том, что он получил то, что просил. Он выбрал ту жизнь, и получил все, что к ней прилагается.

– А его сестра? Какая правда о ней?

– Джеймс передал свою сестру, чтобы выплатить свой долг. Это секрет номер один, и я жду свой поцелуй, - Винсент наклоняется и касается моих губ своими. Мягко. Как и его слова. Нежно. Как и его прикосновение. Они не требовательные и не жесткие. Словно он просит прощение.
– Ты не хочешь Джеймса. Ты хочешь Винсента.

Я отталкиваю его от себя и качаю головой.

– Он должен был знать, что о ней позаботятся. Что Один позаботится о ней.

Винсент пытается улыбнуться, но тщетно, так что он отламывает еще один кусочек вафли и скармливает его мне. Я медленно жую, пытаясь выяснить, что мы здесь делаем.

– Ты хочешь больше?

– Да, - отвечаю я.
– Если есть больше, я должна знать.

Он выпячивает подбородок немного вперед, будто это задевает его. Уверена, он рассчитывал на то, что вобьет клин между мной и моей любовью к Джеймсу, но это не может быть концом истории. Должно быть больше.

– Мне нужно услышать все, - произношу я.
– Если все это было ложью, тогда мне нужна правда. Я не могу принимать решение, полагаясь на вранье.

– Я это знаю, - начинает он, снова глядя на еду.
– Поэтому я здесь.

– Значит, расскажи мне остальное.

– Один тренировал ее драться. Он учил ее убивать. Учил лгать, красть и обманывать. Он превратил ее в одну из нас. Но прежде чем все это случилось, маленькую девочку нужно было успокоить. Ее вырвали из дома. Оторвали от семьи. Она ничего не делала, кроме как плакала неделями. Месяцами. И Джеймс был тем, кто привел ее в норму.

– Как?
– Я рисую картину этой потерянной малышки, плачущей по своей семье, запертой где-то в темном и страшном месте.

– Он солгал ей, Харпер. Он лгал ей годы и годы. Говорил ей, как она отправится домой и увидит семью. Говорил, что она будет жить, как принцесса, если подчинится. Говорил все, что хотела услышать маленькая девочка.

– Сколько было Джеймсу, когда он сделал это?

Винсент пожимает плечами и, предположительно, считает годы.

– Это началось в шестнадцать и продолжалось, пока ему не исполнилось восемнадцать или девятнадцать.