Яд-шоколад

— Но я никогда не смотрю это.

— Вот я выпишу вам рецепт. Безобидный, проверенный состав, очень помогает… по три капли на ночь… Это для вас, не для вашей дочери. По три капли на ночь, очень успокаивает нервы.

— Но профессор! — попробовал возникнуть полковник Гущин.

— И вам такой же рецепт, пять капель на ночь, — светло улыбнулся старичок, — о-о-о-очень успокаивает нервы. И ни слова мне больше о диссоциативном расстройстве идентичности, пожалуйста.

Катя вызвалась проводить профессора Гогиадзе, во дворе Главка его ждала машина с шофером. По дороге она попросила у профессора визитную карточку и позволения позвонить самой, если понадобится снова консультация.

Когда она вернулась в управление розыска, приемная уже пустовала — Мальвина и Вера Сергеевна уехали. Кабинет Гущина пустовал тоже, однако из дальних кабинетов как раскаты грома слышался его гневный бас: «Почему до сих пор не сделано??? Сколько можно повторять, что это срочно!»

Катя не стала входить в кабинет, а скромно притулилась в приемной на диване. Шеф криминальной полиции после «отлупа» консультанта срывал злость и досаду на бедных подчиненных — все как обычно.

Катя сидела тихонько, как мышка, щелкая кнопкой диктофона и поднося его к уху — сеанс гипноза не удался. Но что это значило?

— Почему ты здесь? — рявкнул полковник Гущин, материализовавшись в приемной. — Для чего я кабинет открытым оставил?

Катя пошла за ним в кабинет.

— Не волнуйтесь, — сказала она.

Гущин упал в кожаное кресло. Закурил.

— Дураки — это наш профиль. Мы же еще и дураками оказались, — сказал он.

— Это я виновата, Федор Матвеевич, что профессор нам не поверил. Я не записала тогда в цеху все на диктофон. Я испугалась. Все случилось так внезапно.

— Я сам труса спраздновал. Сначала-то не понял, — Гущин курил, — не поверил нам с тобой эксперт. И гипноз ничего не дал. Девчонка эта, Ласточка, так и не появилась в ней. Видно, по заказу-то это нельзя… Но факт остается фактом, я это своими ушами слышал и видел своими глазами. И ты.

— Да, мы этому с вами свидетели. И такое не забудешь! Я вот что сейчас вспомнила. Перед тем как появиться Ласточке, Мальвина… она кого-то увидела в глубине цеха. Мне так показалось. Там двери раздвижные. Она кого-то увидела и испугалась. И потом возникла Ласточка. Я вот все думаю, кто это мог быть там, на кондитерской фабрике? Феликс? А может, отчим Роман Шадрин, он ведь вчера работал там. Или кто-то другой?

— Может, ее мать? — Гущин курил. — Черт знает что. Доразвратничались они там, эти шоколадные короли. Она, видите ли, мужа своего обожала! А он четырнадцатилетнюю девчонку, сестру ее младшую, обрюхатил. Наградил ребенком больным. И ей тоже, жене своей, вот такую дочь сделал. Это ж одна кровь, они единокровные. Дети одного отца. И младший их, Феликс, тоже чудной. Софию Калараш наняли, чтобы ублажать, дни последние, видите ли, перед смертью скрашивать. А потом ей кто-то живот вспорол, в раны разной дряни напихал — глиняных осколков, железную спицу воткнул!

— Если Ласточка что-то знает… — сказала Катя, — если она что-то знает про убийцу, а мне так показалось, Федор Матвеевич… И вам тоже, только не говорите «Нет».

— Я уже ничего не говорю.

— Так вот, если Ласточка что-то знает про убийцу… то нет ничего странного, что она называет его таким литературным прозвищем — Андерсен. Ведь Мальвина-то сама филолог, у нее все с книжками связано. Это уже глубоко в подсознании.

— Что она там бормотала в самом конце, эта Ласточка?

— Она боялась, кричала — не отдавайте меня ему.

— Это я помню, а еще что?

— Что он плохой, этот Андерсен. Злой, потому что он не может жениться.

— И как это прикажешь понимать? — спросил Гущин. — На ком он не может жениться?

— Мне показалось, Ласточка имела в виду Мальвину. Сама-то она еще ребенок.

— А кто не может жениться на Мальвине? Во-первых, ее брат Феликс. Во-вторых, отчим Шадрина. Он женат. Я все гадал — как такой тюфяк старый получил в жены такую раскрасавицу. А отгадка простая — он служил шоферюгой у Масляненко, с рук на руки у него принял бывшую юную любовницу с сынком-аутистом. Заплатил ему босс, конечно. И до сих пор Вера сестре вынуждена крупно помогать. Все правильно, все логично тут. Но кто еще не может жениться? Кто-то, кого мы не знаем?

— Мальвина не замужем. Надо узнать, был у нее кто-нибудь раньше, парень, жених, — сказала Катя. — И про группу «Туле» она слышала. Она сама нам об этом сказала. Но, Федор Матвеевич, я, знаете, о чем сейчас подумала?

— О чем? — Гущин курил, размышлял.

— Когда я пришла в «Туле», в Пыжевский, Момзен упомянул про Джека Потрошителя. И вот сейчас я… Федор Матвеевич, вижу некоторое сходство с нашими убийствами! Все убийства произошли два года назад в очень короткий отрезок времени. Жертв пять, как и у Потрошителя. И почерк…

— Жертв шесть, с супружеской парой, муж и жена Гриневы. Промежуток между убийствами огромный — два года. Там все жертвы — проститутки, у нас же… подъем по социальной лестнице с каждой новой жертвой. Нет, ты мне еще этим голову не забивай!

— Я говорю не для того, чтобы голову вам забивать, — Катя не отступала, — знаете, какая самая необычная версия была тогда, кто мог быть Джеком Потрошителем? Женщина! Я читала об этом, сразу нескольких женщин подозревали. Все, мол, из-за бесплодия, из-за того, что детей не могли иметь и нормальные сексуальные отношения, и мстили проституткам, к которым якобы бегали их мужья. А у нас этот мусор, этот странный набор предметов, оставленных у трупов. И что мы там видим, много намеков на детский образ — спица от коляски, щепка от лошади-качалки, кукла.

— Что ты хочешь всем этим сказать?

— Мы же видели с вами Мальвину. Она ведь не в себе.

Гущин курил.

— И она тоже, как и ее брат, отсутствовала все это время, ездила за границу. И у нее нелады с психикой, как и у ее единокровного брата Родиона. Так вот я подумала, Федор Матвеевич, а почему мы ее исключаем из нашего списка?

— Потому что убивал мужик.

— Родион Шадрин? Федор Матвеевич, вы только не обижайтесь, но неужели вы сами теперь не видите, что версия о виновности Родиона…

— Убивал мужчина. Это абсолютно точно.

— Почему вы так уверены?

— У нас есть свидетель.

И тут Катя вспомнила: да, в самые первые дни, когда она лишь приступала к своей статье, речь шла о каком-то свидетеле!

— Что за свидетель? Кто он?

— Ася Раух.

— А почему до сих пор… — и тут Катя умолкла, осознав, что она услышала. — То есть как же это?

— Третья жертва, сотрудница ЕРЦ Ася Раух, — повторил Гущин. — Он не убил ее, оставил в живых. Он говорил с ней. О таких вещах говорят мужики. Мы проводили с ней опознание. Она опознала Родиона Шадрина.

— Она узнала в маньяке Родиона?

— По голосу, — ответил Гущин.

Глава 34 Оседлав прыгуна

В эту пятницу (выходной для Машеньки Татариновой) мать разрешила выбрать на конюшне клуба верховой езды Прыгуна.

Машенька так и лучилась счастьем. Прыгун — вороной конь, молодой и резвый — считался гордостью клуба и предназначался лишь для особо важных клиентов.

Машенька все сделала сама, оседлала коня, очень тщательно все проверила. Прыгун тихонько заржал, словно радуясь предстоящей прогулке, и Машенька села в седло.