Ядовитый воздух свободы

— Не уверена, но надеюсь. По меньшей мере она в здравом уме и заинтригована возможностью встретиться с вами. Она писатель, так что если вдруг кто-то расскажет, что в одном из популярных любовных романов прочитал о мужчине, поразительно похожем на вас, не удивляйтесь.

Грин рассмеялся.

— Даже представить не могу ситуацию, в которой кто-то из моих знакомых или незнакомых заговорил бы со мной о любовных романах.

Глава восемнадцатая Магдалена Тейн

Спутник-7, таунхаузы

Комиссар поставила машину рядом с гаражными воротами и принялась через стекло наблюдать за тем, как паркуется детектив. Аксель водил автомобиль странно, порывисто, резко и при этом с достаточной степенью аккуратности, которая позволяла ему не вляпываться в истории. Черный седан покорно остановился рядом с ее, и карие глаза Магдалены встретились с темно-синими Грина.

Аксель выглядел так, будто в любой момент может достать пистолет и принять боевую стойку. Как будто ждет нападения. Как будто готовится к худшему. Копаясь в грязном белье закрытого города, детектив рисковал. Хотя какой может быть риск в таком старом деле? Вероятнее всего, все выгодоприобретатели от смерти сотрудницы лаборатории давно мертвы. Или настолько стары, что и думать забыли про события 1967 года.

Аксель вышел из машины. Нервные руки скользнули по карманам рубашки и джинсов, затем на лице появилась грустная улыбка. Он явно искал пачку сигарет и забыл про то, что не курит. Почему не курит?..

Магдалена собралась с мыслями, готовясь увидеть мать впервые за три года, схватив свою сумку, вышла из автомобиля и подошла к детективу, который как раз закрывал машину.

— Готовы?

Он бросил на нее удивленный взгляд, но не ответил. Тейн подумала, что было бы неплохо сократить дистанцию между ними. Он уже не казался таким страшным, как раньше. Она думала о том, что стоит вместе выпить и поговорить по душам, а там, глядишь, и с делом все как-то само собой урегулируется.

Повинуясь его безмолвному приказу, комиссар подошла к двери и нажала на кнопку звонка. Им пришлось подождать секунд тридцать, прежде чем на пороге появилась Мария Тейн.

Желтая пресса пустила слух, что писательница вышла замуж за Тейна только для того, чтобы обоснованно взять эту фамилию в качестве творческого псевдонима и ключа в закрытые сообщества. Ведь она так хорошо смотрелась на обложках книг и передовицах газет. Мария была абсолютной противоположностью дочери. Полнее килограмм на двадцать, она в свои годы обладала умопомрачительно сексапильной фигурой: до сих пор высокий бюст и округлые бедра, тонкая талия, кожа, которой позавидовали бы и сорокалетние. К ее достоинствам можно было отнести и легкий, искристый слог, который принес ей миллионную аудиторию и бесконечного объема тиражи. Мария Тейн писала любовное фэнтези.

Магдалена считала ее книги чтивом для школьниц и несчастных женщин, а таких, как известно, большинство. Недаром она сама скупала все книги матери. То ли для того, чтобы казаться ближе. То ли для того, чтобы убедиться, что мать по-прежнему относится к ней холодно. Их конфликт был глубоким и древним, как сама Земля.

Мария нацепила на лицо фирменную улыбку, которую Магдалена так хорошо знала по публикациям в журналах и газетах, и жеманным жестом протянула Акселю руку. Для поцелуя, естественно. Грин тронул ее пальцы в импровизированном рукопожатии. Дочь она не удостоила и взглядом. Магдалена зачарованно смотрела на мать, ловя себя на мысли, что рядом с ней чувствует себя старухой. Будто эта женщина впитала в себя всю силу, юность, красоту, все перспективы и ожидания, переработала, присвоила, оставив дочери пустую оболочку. Наверное, она имела на это право, мать не может ошибаться. Магдалена была многим ей обязана. Но сейчас, увидев ее так близко, вновь испытала боль, к которой оказалась не готова. Она даже дернулась в безотчетном стремлении взять Акселя за руку, но лишь прикоснулась к его мизинцу и отшатнулась в сторону. Грин не отреагировал. Может, он не заметил?

Ее никто не замечает.

— Здравствуйте, — томно проговорила писательница, не обращая внимания на то, что ее уловка не удалась. — Проходите.

Магдалена была рада спрятаться от дневной жары в прохладе материнского дома, хотя здесь она всегда чувствовала себя лишней, а сейчас так просто чужой. Как будто эти стены лишали ее права на существование. Здесь все было посвящено Марии, ее книгам и Норель, приемной дочке двух с половиной лет.

— Спасибо, что согласились встретиться, мадам Тейн, — сказал Грин, и комиссар изумленно уставилась на него, вынырнув из собственных невеселых мыслей.

Его голос тоже изменился. Он включился в игру, чего Магдалена от него не ожидала. Тот образ Грина, который она себе нарисовала при первой встрече и который сохранялся почти три дня, разлетелся, уступив место молодому, красивому и умному мужчине, в чьих глазах читались и обещание, и бездна, открывающаяся лишь тому, кто многое пережил, кто отлюбил и перестал бояться и сомневаться. Теперь Аксель выглядел цельным и стремительным, уверенным и холодным. Идеальный образчик для писателя. Герой-любовник с разбитым сердцем, который так неожиданно и трогательно раскрывается навстречу сумасбродному чувству к какой-нибудь… о ком там мать пишет? Магессе? От этой мысли стало смешно, и комиссар отвернулась, чтобы никто не заметил ее оскал, который непосвященный принял бы за улыбку.

— Дочь сказала, у вас важное дело.

«Дочь». Такое ощущение, будто телефонный разговор состоялся в другом мире и с другим человеком. Мария не смотрела на Магдалену. А та даже на расстоянии чувствовала, что писательнице интересен был только Грин, которого она пожирала глазами, стремясь запечатлеть образ.

— Да, — серьезно подтвердил Аксель. — И мы остро нуждаемся в человеке, который помнит, что тут происходило… в те годы.

Мария кокетливо улыбнулась и прошла в гостиную, изображая походку модели на подиуме. Бросив косой взгляд на Грина, Тейн убедилась, что он не пялится на ее задницу, а оглядывает помещение, примечая детали. Темно-синие, в этом освещении почти черные глаза скользили по портретам, декору, обоям, полу, сканируя все и сохраняя в памяти. Возможно, он видит сейчас совершенно другую комнату. Примечает то, что недоступно Магдалене, привыкшей и к портретам, и к шелковым обоям, и к изящной мебели и замкнутой в собственной боли и одиночестве.

— Кофе? Чай? Вино? Что покрепче?

— Воду, пожалуйста.

Аксель опустился в одно из кресел, стоявших вокруг круглого белого с золотым декором стола. Эта комната не менялась, несмотря на годы. Белый, розовый и море растений, портретов и картин. Добавилось только несколько полок с благодарностями и грамотами от издательств и различных журналов.

— Тебе? — совсем не так любезно спросила Мария, по-прежнему глядя на Грина.

Магдалена почувствовала, что во рту пересохло, а на глаза навернулись жгучие слезы обиды, рвущейся наружу.

— Кофе, пожалуйста, — дрогнувшим голосом ответила она. — Сливки есть?

— Молоко, — отрезала Мария. — Располагайтесь, я сейчас приду. — А это уже детективу. Вежливо, нежно.

Черт.

Комиссар села в кресло рядом с Грином и опустила тяжелый взгляд на ладони. Она искренне жалела, что поддалась на провокацию Ника и организовала эту встречу. Что такой человек, как Мария Тейн, может знать о лабораториях? Ее всегда интересовали только книги и мужчины. Да и на самом деле Магдалена не была уверена, что мать находилась в городе, когда убили Констанцию Берне.

Она сама создала условия, чтобы мать отказалась от нее навсегда. Давно пора отпустить.

Они молчали. Грин выглядел спокойным и собранным. Тейн держалась из последних сил. Невысказанное напряжение последних лет рвалось наружу. Хотелось плакать или кричать, но вместо этого она сцепила пальцы в замок и заставила себя еще раз осмотреться.

— «Писатель года»?! — воскликнула она. — Ты не говорила, что тебе дали «Писателя года».

Голова Марии с тщательным образом уложенными волосами показалась в дверном проеме.