Ящик водки
Шрифт:
– А часто вызывали?
– Раз в две недели. Одно и то же спрашивали. У меня особых к следователям претензий нет, они вели себя корректно. Разве только все время исподтишка какие-нибудь поганки делали. Типа обысков неожиданных. Или подписочку с меня взяли по-скотски. Я говорил: ребят, ну зачем? Я же хожу к вам на допросы, у вас нет никаких претензий. Причем, знаешь, обыск – дети ходят, мать ко мне приехала. Я говорю: можно, я позвоню, чтобы они подготовились, детей хотя бы увели? Нет, нельзя звонить. Кодовыми словами какую-нибудь информацию передашь. И еще: они у меня описали видеомагнитофон
– А где ты жил тогда?
– В «ворованной» квартире. На улице Тверской-Ямской. Квартира там – больше разговору – 70 метров.
– Это где сейчас дочка у тебя живет?
– Нет. После этого я купил себе нормальную квартиру… А то дело тянулось до декабря 99-го. Два с лишним года.
– Так и печень можно посадить. Два года идет дело, все ж на нервах!
– Да. Причем следак понимает, что мертвяк, и я понимаю, что мертвяк. Полная задница.
– Надо честно признать, что тот год был богат событиями.
– Я считаю, год был важен не только для меня – при том, что это один из самых важных годов в моей жизни, – он важен еще и для страны. Большой-большой промах Бориса Николаича был в том, что он этих архаровцев распустил по полной программе. По полной! При Коржакове на них хоть какая-то управа была. А потом Коржакова сместили в 96-м, и они уже распоясались окончательно.
– А что Коржаков?
– Ну, он их как-то кошмарил, не любили они его, особенно Гусь. Он же его мордой в снег опускал.
– Да, это было смутное время.
– Понимаешь, в чем дело… Президент был болен, он не хотел серьезно вмешиваться в эти конфликты. Я прекрасно понимал, что так ведь можно и государство развалить. Государство сношают, а оно просто стоит и мычит от удовольствия, понимаешь? Два афериста таких его имеют как хотят, а оно стоит и мычит. Это настолько было для всех очевидно, все это понимали, – но вслух об этом боялись говорить. А народ об этом ничего не знал вообще. По той простой причине, что народ узнает о верхах только из СМИ, а там им рассказывали, что все чудесно, что у Бориса Николаича крепкое рукопожатие…
– Это был типа Распутин, только двойной. Сиамский такой.
– Коллективный. Распутин как-то иначе действовал, через императрицу и так далее. У него же не было в руках средств массовой информации.
– Ну хорошо. Слабое государство, народ не знал. И если говорить о том, что собой представляла так называемая элита, то она оказалась, в общем, никакая. Сборище фактически засранцев.
– Да нет, почему.
– Ну как же – ведь все всё понимали… И сидели молчали в тряпочку. А уж про решительные действия и разговору нет. Вон Распутина же застрелила современная ему элита, нашла в себе совесть и силы. При том что тогда на это пойти было тяжелей, чем сейчас, – и крови боялись, и цена жизни была куда выше…
– А чем мне могли помочь? Чем могли помочь Чубайсу, которого в марте тоже выгнали вместе с ЧВСом наконец уже и Куликовым? Чем могли помочь Сашке Казакову, когда его вытурили с первых замов Администрации президента осенью 97-го? Чем?
– Ну я не знаю – депутаты же у нас какие-никакие были…
– Какие депутаты? От коммунистов?
Большинство Думы было у коммунистов и у жириковцев. Они только радовались, что это происходит. Кто должен был за нас заступиться?– Я тебе и говорю, что элита была просто никакая.
– Она такая, какая есть. Она и сейчас такая.
– В общем, да. Никуда ж она не делась.
– Что она должна была сделать, элита? Через телевизор агитировать за Чубайса? Так телевизор ей не да вали.
– Да и журналисты оказались чистые мудаки…
– Для тебя это не новость. Ты меня все время убеждаешь, что самые последние люди – это журналисты.
– Да, журналисты – это действительно все-таки не лучшие люди в стране, абсолютно не лучшие. А ФСБ куда смотрела? Могла б устроить пару покушений. Одного, пардон, застрелить, другому автокатастрофу устроить. Или крылья на их самолете обледенить. Нет – сидели тихо, как мышки… Небось как интеллигенты какие-то – на кухнях ругали власть.
– Ну, в 97-м году начальником ФСБ был Ковалев, ныне депутат Госдумы. Представляешь? «Харизматическая» личность. Мог бы он взять на себя такую ответственность? Вот мы с тобой в одной из первых глав нашей книги написали, что нынешняя ситуация – это заговор кагэбэшников. Помнишь? Это твоя концепция. И вот как будто по этой схеме в 98-м году Путин стал директором ФСБ.
– Типа «Рука Всевышнего отечество спасла». Помнишь, опера такая была?
– Тут как бы с водой не выплеснуть младенца. Ради демократии давайте задушим демократию? Тогда и не надо было ее спасать.
– Нет, не так. Не «ради спасения демократии задушим демократию». А ради спасения государства задушим демократию.
– В этой постановке слово «государство» вообще превращается в абстракцию.
– Почему? Государство бывает недемократическое. И ничего ему от этого не делается.
– Понятно. В таком случае я не считаю, что его нужно было спасать. Тогда оставьте мне то, слабое, демократическое. Мне оно больше нравится.
– А, вот как? Тогда назначь обратно президентом дедушку Боба, верни сюда Гуся с Березой и отдай им телевизор.
– Нет. Телевизор можно не возвращать. Мы и без этих телевизионных «гениев» перебьемся.
– Ну тогда какая ж, на хер, демократия?…
– Почему? Продайте эти средства массовой информации мелкими пакетами на специальных аукционах, которые все умеют проводить. Чтобы не было ни у кого больших крупных пакетов. Запретить через антимонопольный комитет владеть пакетами больше чем 5 %. Одной аффилированной группе, в одни руки – не больше 5 %. А то и не больше 1 %. Это все вполне реалистично.
– Я как либерал и рыночник…
– Подожди секундочку. Я знаю, что ты себя так называешь. Кроме этого, никаких других признаков того, что ты либерал и рыночник, нету.
– Как – нету?
– Ну а какие есть другие признаки твоего либерализма и рыночности, кроме того, что ты сам себя так идентифицируешь? С чего ты взял, что ты рыночник и либерал? Причем ты каждый раз говоришь это как банальность. Но для меня это совершенно неочевидный факт.
– Это разве не следует из всего?