Яшмовая трость

С такими мыслями я достиг дворца Гриманелли, и меня провели в галерею. На верху лестницы слуга, сопровождавший меня, удалился. Я тихо вошел. Одоардо стоял как раз около фрески Лонги, которую рассматривал с таким вниманием, что я успел подойти к нему незамеченным. Прежде чем он успел издать крик или сделать движение, он уже лежал с кляпом во рту на полу. Я отер свой лоб, вынул револьвер и принялся объяснять ему, чего от него требовал. По мере того как я говорил, Одоардо все более и более бледнел. Казалось, он меня не слушал, и глаза его были прикованы к одной точке на стене. Машинально я проследил за его взором. То, что я увидел, было так страшно, что револьвер выпал из моей руки и я оцепенел от ужаса.

На фреске Лонги медленно, но упорно графиня Барбара таинственно оживала. Сначала она пошевелила одним пальцем, потом всей кистью, потом рукою, потом другой. Вдруг она повернула голову, ступила вперед одной ногой, затем другой. Я видел, как заколыхалась материя ее платья. Да, графиня Барбара покидала стену, где в течение полутораста лет ее неподвижный образ пребывал плененным под красками и грунтом. Не оставалось сомнения. На том месте, которое она занимала на фреске, образовалось большое белое пятно. Графиня Барбара сошла сама на защиту тайны, за которую некогда, без сомнения, она продала душу дьяволу. Теперь она была в двух шагах от меня. Внезапно я почувствовал на своем плече ее тяжелую ледяную руку, меж тем как глаза ее смотрели на меня долгим и повелительным взором.

Когда я пришел в себя, я лежал на кровати, привязанный к ней крепкими ремнями. Одоардо беседовал с седобородым господином. Это был милейший директор лечебницы на Сан-Серволо. Отец и мать плакали у моего изголовья. На маленьком столике лежали кляп, бечевка и револьвер. К счастью, я был отныне признан сумасшедшим, иначе эти вещественные доказательства могли мне причинить большие неприятности.

Все равно я был очень близок к обладанию великой тайной, и если бы не эта проклятая графиня Барбара...»

* * *

Уже много времени прошло с тех пор, как я засунул среди своих бумаг признания пансионера с острова Сан-Серволо, когда в прошлом месяце я приехал провести две недели в Венеции.

Однажды, прогуливаясь на площади Святого Марка я встретил моего друга Жюля д'Эскулака.

— Пойдемте, — сказал он мне, — взглянуть на фрески дворца Гриманелли, которые мне предлагают купить. Граф Гриманелли умер недавно в Лондоне, и наследники продают его фрески Лонги. Они вроде тех, что находятся во дворце Грасси.

Гриманелли! Это имя привлекло мое внимание. Где я его слышал?

Я последовал за моим другом д'Эскулаком, который продолжал:

— Досадно только, что живопись очень попорчена и на ней недостает одной фигуры. Кажется, это случилось лет двадцать тому назад. Стена не то треснула, не то облупилась. Эти венецианцы так небрежны, и к тому же граф давно не жил в своем дворце!

Мы пришли во дворец Гриманелли. Он находится в Сан-Стазе, совсем неподалеку от Большого Канала. Сторож провел нас наверх.

Фреска Лонги занимала целый простенок галереи. На ней были изображены люди, сидящие за карточными столами. В середине было, в самом деле, большое белое пятно.

Тогда я вспомнил. Здесь помещалось когда-то изображение графини Барбары...

И в то время как Жюль д'Эскулак разговаривал на местном наречии со сторожем, я испытал пред лицом этого удивительного случая необыкновенное смущение и жуткое чувство.

СОЖАЛЕНИЕ

— Итак, господин Карлоцци, решено. Вы мне пошлете это малой скоростью в Париж, по указанному мною вам адресу...

В то время как г-н де Молеон и синьор Карлоцци кончали свой разговор, гондола, где я уже расположился на черной кожаной подушке, сильно качалась между «pali» [3] на волнах, вызванных пароходиком, проехавшим по Большому Каналу. Вода, взбудораженная винтом, бурлила. На залитой ступеньке лестницы извивались мелкие влажные водоросли. На верху лестницы, в рамке морского подъезда, я видел г-на де Молеона и антиквария Карлоцци. С гондолы они казались танцующими. Позади них две мифологические статуи, Флора и Помона, вторили их различным колебаниям. На корме гондольер, своим длинным веслом как бы отбивая такт, искусно удерживал лодку у берега.

3

Сваи. (Прим. пер.).

Магазин синьора Карлоцци в Венеции — один из богатейших всевозможными редкостями. В обширных залах дворца, занимаемого синьором Карлоцци в Сан-Стазе, собраны самые разнообразные предметы. Правда, не все, быть может, старинные вещи, которые вам предлагает честный Карлоцци, действительно древние, и выбор из них нужно делать осмотрительно; но, учтя это, остается несомненным, что у Карлоцци можно натолкнуться на приятные находки. Я часто видел там прекрасные куски старинных материй и стеклянные изделия с несомненными приметами подлинности. Я купил у него несколько белых фаянсовых ваз из Бассано или Удине, которые так красивы в подборе. У Карлоцци бывают также картины, рисунки и гравюры, равно как и тысячи забавных вещиц вроде лаковых шкатулок и подносов с китайскими фигурками, какие расписывали венецианцы XVIII века, украшая ими всю обстановку. У Карлоцци всегда большой выбор такой лаковой мебели, очень декоративной и очаровательной в ее безвкусии, в ее барочной и экзотической прелести. Вот почему, всякий раз, как я приезжал в Венецию, я ни за что не пропускал случая заглянуть к Карлоцци в надежде обнаружить у него что-нибудь из этой венецианской китайщины, представлявшей для меня неотразимый соблазн.

Я и в этот раз зашел к Карлоцци в расчете на какую-нибудь находку. Сезон иностранцев еще не начался, и потому магазин антиквария был почти пуст. Я уже начал свои разведки, когда вдруг на пороге одной из зал столкнулся с г-ном де Молеоном. Я был с ним знаком, встречаясь иногда в обществе, и еще на днях вечером я его видел под Прокурациями. Мы всегда раскланивались с ним молча, но на этот раз случай свел нас таким образом, что нам невозможно было не обменяться несколькими словами... Г-н де Молеон, впрочем, скорее мне нравился. Это был человек лет сорока, хороших манер и элегантной осанки, с некоторым оттенком небрежности и разочарованности.

Побеседовав несколько минут, мы продолжили совместно осмотр зал милейшего Карлоцци. Я не находил ничего себе по вкусу, когда вдруг заметил в уголку один из тех лаковых предметов, которые обычно меня привлекают. Это был колпак, покрытый красным лаком и сплошь расписанный причудливыми золотыми китайскими фигурками мелкой работы. Я обернулся к синьору Карлоцци, чтобы узнать цену, когда почувствовал, что г-н де Молеон берет меня за руку. Такая неожиданная фамильярность меня поразила, и я поглядел на г-на де Молеона с удивлением, которое еще более усилилось, когда я увидел, что он внезапно побледнел. Голос его дрожал, когда он спросил меня, не будет ли мне очень неприятно предоставить ему купить этот колпак. В его просьбе звучал оттенок тревоги, предопределивший мой ответ. Впрочем, я вовсе не собирался сам покупать эту вещь. Мне были известны цены Карлоцци, и средства мои в данный момент не позволяли мне подобного безумия.

Я не ошибся в этом отношении, но г-н де Молеон не выразил никакого протеста против преувеличенных требований антиквария. Договорившись с ним, он подошел ко мне и сказал:

— Я должен, сударь, представить вам объяснения по поводу нетактичности, которую себе позволил. Я вам изложу их, если согласитесь занять место в моей гондоле, которая отвезет вас, куда вы пожелаете.

Г-н де Молеон теперь сидел рядом со мной. Гондольер высвободил свою лодку из «pali» и, лавируя, отплыл от лестницы, с высоты которой синьор Карлоцци посылал нам свои последние приветствия. Г-н де Молеон с минуту молчал. Забыл он о своем только что данном обещании? Или обдумывал, как подойти к теме? Внезапно он собрался с духом: