Яшмовая трость

Таким образом, Пьер де Вернон собирался со вкусом докурить свою сигару и лишний раз поразмыслить о сходстве, подмеченном им, между г-жою де Гири и эскизом Фрагонара, висевшим на стене и изображавшим очаровательную одалиску, усаженную на диван рядом с толстым турком в тюрбане. Нет сомнения, г-жа де Гири в своей предшествующей жизни позировала творцу этой столь игриво ориентальной сцены, живого повторения которой г-н де Вернон очень хотел бы для себя! В то время как он начал уже погружаться в эти мечты, голос, говоривший ему на ухо, заставил его встрепенуться:

— Итак, мой бедненький господин де Вернон, вы тоже не играете в бридж? Тем хуже для вас, мой милый, вам придется занимать старую даму, на которую вы обыкновенно вовсе не обращаете внимания.

Пьер де Вернон повернул голову. Из глубины своего обитого подушками кресла г-жа д'Альбан смотрела на него в лорнет. Г-жа д'Альбан была маленькой старушкой, сморщенной и веселой, с совершенно розовым лицом под совершенно седыми волосами. Будучи дальней родственницей г-жи де Гири, она служила ей дуэньей со времени ее развода с мужем. Пьер де Вернон сбросил ногтем пепел своей сигары.

— Как вы несправедливы, милая госпожа д'Альбан! Я был всегда к вам глубоко расположен. Кроме того, я слишком влюблен в госпожу де Гири, чтобы пренебрегать особой, так близко к ней стоящей, как вы. Черт побери, это было бы слишком великой ошибкой!

Г-жа д'Альбан рассмеялась мелким заглушённым смехом.

— Вы правы, господин де Вернон, я это сказала только для того, чтобы вас подразнить. Ну, так как же обстоят ваши дела с моей племянницей? Все в том же положении? Что поделаешь! Я сильно опасаюсь, что бедная девочка побаивается снова отдать свое сердце... и руку. Ее первый опыт слегка напугал ее. А между тем я ей всячески расхваливаю ваши достоинства. Но скажите мне, как могло случиться, что такой безукоризненный молодой человек, как вы, не играет в бридж? Вы видите теперь последствия вашей необразованности!

И г-жа д'Альбан ручкой своего лорнета показала на толстого г-на Лемарне, сидевшего за столиком г-жи де Гири и созерцавшего ее в экстазе. Пьер де Вернон сделал гримасу: он терпеть не мог г-на Лемарне, который, чванясь своими миллионами, упорно и тупо ухаживал за г-жой де Гири. Г-жа д'Альбан продолжала:

— Итак, мой милый Вернон, вы не знаете ни одной карточной игры?

Пьер де Вернон выразил жестом сожаление.

— Послушайте, дорогая госпожа д'Альбан, я вам признаюсь. Я знаю одну карточную игру, только вот беда, это совсем особенная игра, для которой я не нахожу партнеров. Хотите, пройдемте в маленький салон, и я вам расскажу об этом; там у меня не будет перед глазами этого дурака Лемарне, который бесит меня своим блаженным видом.

Расположившись в маленьком салоне против г-жи д'Альбан, Пьер де Вернон закурил сигару и начал так:

— Первая половина моей истории относится к случаю, происшедшему лет пять-шесть тому назад. Я жил во Флоренции у моих друзей де Рюо, которые сняли в Беллосгвардо очаровательную виллу, чтобы провести там осень, столь прекрасную обычно в Тоскане. Вилла была окружена прелестным садом, откуда открывался великолепный вид на Флоренцию; к сожалению только, в течение всего моего пребывания на Флоренцию, на сад и на виллу не переставали изливаться потоки воды. Вы знаете, что такое итальянский дождь. Нет возможности среди этого потопа высунуть нос наружу. Несмотря на то что мы хорошо себя чувствовали в нашем обществе, дни все же казались нам долгими, так что однажды перед обедом кто-то из нас посоветовал развлечься картами. Предложение это меня несколько смутило, и мне была неприятна мысль, что я должен буду обмануть возлагаемые на меня ожидания, когда вдруг я вспомнил, что я, пожалуй, способен составить компанию в безик. Мои друзья, быть может, предпочли бы бридж или покер, но безик тоже имеет свою прелесть, и вскоре я оказался с картами в руках визави милой девицы де Рюо, которую вы знали и которая умерла так печально вследствие несчастного случая с автомобилем. Еще сейчас, говоря о ней, я вижу перед собой ее красивое лицо, как вижу удивление, на нем изобразившееся, когда она заметила, что между ее манерой и моею играть в безик не было ничего общего. Очевидно, здесь было какое-то недоразумение. Где я мог научиться тем странным правилам игры, которые пытался применить? Девица де Рюо попросила меня объяснить и пролить свет на эту тайну.

Она очень проста, и я вам ее открою, как открыл ее девице де Рюо. Надо вам сказать, дорогая госпожа д'Альбан, что, более счастливый, чем многие другие дети, я хорошо знал мою прабабку. Причина этому та, что милейшая старушка умерла, почти достигнув ста лет. Она жила в маленьком провинциальном городке, куда меня в детстве возили каждый год на август и сентябрь месяцы. Так продолжалось до смерти моей прабабки. Мне было лет двенадцать, когда это случилось, так что я очень хорошо помню мою почтенную прародительницу. Она была замечательной особой. Несмотря на свои девяносто лет, она не страдала, как говорится, никакими немощами. Она передвигалась, опираясь на палку, но все же передвигалась; читала, вооружившись большими очками, но все же читала; говорила беззубым ртом, но все же говорила. Она была известна всему городу как прекрасный пример долголетия, и я разделял общее восхищение, которое она вызывала. Я с уважением и любопытством смотрел на ее пергаментное лицо, на ее прическу из накладных волос под каким-то особенным чепцом с лентами, на ее костлявые руки, до половины прикрытые черными митенками и быстро вынимавшие футляр с очками или табакерку со дна шелкового в цветах мешочка, эти руки, еще способные бросать жетоны на сукно и тасовать карты.

Ибо она была любительницей карт, моя прабабка, и именно в часы ее игры меня посылали каждый день к ней в гости. Моя няня сопровождала меня. Я помню, как она приподнимала меня, чтобы я мог дернуть козью ножку звонка. На мое «динь-динь» шла отворять нам старая Клодина. Мы входили в вымощенные сени, где всегда было прохладно. У основания лестничных перил круглился медный шар, в котором я любил рассматривать свое расплывшееся в гримасу лицо и на который я набрасывал свою шляпу и серсо. Оттуда мы переходили в гостиную, где моя прабабка играла в безик со своей старой приятельницей.

Мой приход на минуту прерывал игру. Меня целовали, задавали несколько вопросов, угощали из черепаховой, усеянной золотыми звездочками бонбоньерки лакричными пастилками, затем обе дамы возобновляли свою игру. Тогда, усевшись на табурет, с носом на уровне стола, я принимался с интересом следить за хитрыми комбинациями, развертывавшимися передо мной. Я пытался понять их, разобраться в их сложности. Я старался усвоить правила игры, одно название которой подстрекало мое любопытство.

Увы, дорогая госпожа д'Альбан, эти старания и погубили меня. Мог ли я предполагать, что почтенные дамы вводят меня в заблуждение, на которое лишь случай должен был в один прекрасный день открыть мне глаза?.. Как мог я догадаться, что их безик — безик апокрифический и ложный? Уже много лет, как их ослабевшая память, старые глаза и дрожащие руки мало-помалу и незаметно для них самих заменили правила игры, наивно называемой ими безиком, другими, произвольно ими выдуманными. Их безик не был обычным безиком. Он стал для них таинственным и лишь им одним доступным развлечением, нераздельно им принадлежавшим и нигде более не практиковавшимся, кроме этой провинциальной гостиной, за этим старинным столиком с выцветшим сукном, где, сидя на своем табурете, я преемственно усваивал его нелепые и суетные законы. Такова была, дорогая госпожа д'Альбан, единственная карточная игра, которая меня когда-либо интересовала. Судите теперь сами, могу ли я состязаться с господином Лемарне, для которого в бридже и покере нет тайн и который, сверх того, обладает четырьмя внушительными миллионами и выгодной внешностью?

И Пьер де Вернон с удрученным видом положил в пепельницу сигару, которая у него погасла:

— А затем, дорогая госпожа д'Альбан, это детское приключение оставило прочный след в моей памяти. Я вижу в нем довольно верный образ моей судьбы. Мне всегда в жизни недоставало уменья играть в игру, принятую другими; в моей игре было всегда что-то химерическое и ни к чему не приложимое. Это хорошо выразила наша очаровательная приятельница госпожа де Гири, когда сказала обо мне: «Невозможно до конца утверждать, что он ни на что не пригоден, но весьма трудно убедиться в противном». Как могу я после этого надеяться стать для нее чем-нибудь иным, нежели незначительным зрителем ее грации и красоты!

EX VOTO

Не без некоторого изумления маленький городок Ланьон-ле-Винь узнал о том, что г-н де Ла Шалэ ищет руки девицы Алисы де Верналь.

Причиной этого удивления было прежде всего то, что г-н де Ла Шалэ не обладал особенными данными, чтобы стать приятным мужем. В самом деле, его четыре десятка уже наградили его лысиной, морщинами и подагрой, равно как не способствовали улучшению его характера, который всегда был ворчливым и придирчивым. Поэтому казалось весьма странным, чтобы особа таких лет и внешности, как девица де Верналь, могла согласиться соединить свою жизнь с жизнью подобного супруга, тем более что говорили, будто девица де Верналь слегка неравнодушна к настойчивому ухаживанию со стороны юного и пылкого г-на де Жервиля, считавшегося местным щеголем.

К несчастью, г-н де Жервиль, кроме своих красивых манер и стройной талии, был лишен иных благ, что решительно побуждало родителей девицы де Верналь предпочесть несомненному изяществу г-на де Жервиля материальные преимущества г-на де Ла Шалэ, делавшие его несравненно более выгодным для них зятем. Мнение их на этот счет выражалось в настойчивых попытках заставить ее разделить их точку зрения и решиться на выбор, к которому ее должно было склонить если не сердце, то расчет. Тем не менее девица де Верналь колебалась принять решение, которое ей дорого стоило, и неопределенность положения затянулась бы, не случись события, ускорившего исход.