Яшмовая трость

И бог веселый рек, волнами обольщен;

Фонтанный гордый сноп, взлетевший в небосклон,

Вода затихшая иль бурная порою

И статуя, чей стан то пылью огневою,

То пенным жемчугом, как радугой, зажжен.

Весь праздник вод, весь блеск восторженный кристаллов,

Сплетавшихся и в пыль разбившихся опалов

Стихает в сказочном саду по вечерам,

И водомет иной уже трепещет — там,

Где воды зеркалом застыли, плещет тиса

Играющий фонтан и струи кипариса.

ЛИСТЬЯ

Твой плащ медлительный подъемлет, волоча

Печальный шелест роз и листьев бездыханных,

И Осень, от речей усталая фонтанных,

Уходит в сумерках последнего луча,

И статуя главой, склоненной у плеча, —

Когда пойдешь вдоль вод бездонных и обманных —

Не шевельнет на звук шагов твоих нежданных,

Лишь звуков прошлого, далекого ища.

На небе сумрачном Весталки взор бесстрастный,

Под кущами дерев таит Гермес безгласный

Тяжелый пьедестал и облик фавна свой.

В ручное зеркало взгляни — как в панораме,

В нем отразится парк, печальный, золотой,

С его лужайками, фонтанами, богами.

ПОКОЙ

Металл сковал тебя навеки тяжким сном:

Пленен поблекший лик и жест твой безнадежный;

Какою силою, жестокой или нежной,

Ты стала статуей, закрепощенной в нем?

Твой цоколь обагрен пурпуровым пятном —

На алом мраморе то крови след мятежный;

Жестоким топором, стрелою ль неизбежной

Сраженная, ты вновь жива во сне своем.

И в бронзе золотой, годами окисленной,

Где зеленеющий рисуется налет,

Твой цоколь, словно труп нетлеющий, встает:

Металл тебя творит иной, преображенной;

Но сладок иль суров твой Рок — у мертвых ног

Пусть роза расцветет иль oмега цветок.

*СКЛОН

Над мраморной террасою — подъем

Двойной холма, чьи согнутые склоны

Змеей опутал букс темно-зеленый,

И рядом тихо плачет водоем.

Там слышатся вороньи хрипы днем

Иль голубя белеющего стоны,

И кипарисы — черные колонны

Над склонами, увитые плющом.

С холма ль ты спустишься, иль я немного

Взойду наверх, чтоб заглянуть в волну —

Увидим там мелькающих по дну

Богиню — ты, я — сумрачного бога

В воде, принявшей вечера налет

Средь кипарисов, реющих вперед.

*СТАТУИ

В рыдающий бассейн летит за часом час

И листья падают; Троянская Елена

Близ Ифигении, Даная в скорби плена

И Ариадна, чей в страданьях взор угас.

О, мраморы, как вихрь терзает, сушит вас!

Пусть никнет голова, склоняются колена

Под молотом судьбы — одна лишь неизменна

Немая статуя в бесстрастьи белых глаз.

Краса извечная останется прекрасной,

И Тишина, сложив усталые крыла,

Над цоколем склонясь, в раздумьи начала

Там имя высекать богини самовластной,

Улыбку спрятавшей иль раны давних гроз

За кипарисами или за тенью роз.

ТРИАНОН

Воспоминание души многострадальной

И нежной из дворца скользит под сень аллей,

В кончине роковой нашедшей грани дней,

В румянах, в пудре — кровь и пепел погребальный.

В саду покинутом — топор стучит фатальный;

Над павшей ивою не слышно голубей,

На розы тень свою набросил мавзолей,

И тщетно ждет скамья, и тих ручей кристальный.

Фантом блуждающий у кресел изнемог;

И мрамор все звучит под шагом легких ног;

Улыбка вдруг прильнет к зеркальному затону.

Бассейн безмолвствует, и листья в глубине,

Сплетаясь золотом, чертят на черном дне

То букву имени, то вензель и корону.

*ЗАПУЩЕННОСТЬ

Торжественный, пустой, огромный двор забыт.

Коляска в золоте, вся пышность жизни давней

Не оживит камней, глядящих все бесславней,

Где смолкли бубенцы, и кнут, и звон копыт.

По плитам замершим лишь вихрь порой бежит,

Захлопывает дверь, играет легкой ставней;

А в залах — тишина, и смелость крыл мертва в ней,

И эхо — рот ее, молчаньем он не сыт.

Ни вазы с радостным, цветущим опахалом,

Ни пенье капелек, летящих в водоем,

Ни статуи, ни фавн на мраморе резном —

Ничто не вызовет улыбки ни в усталом

Прошедшем, с зеркалом, витающим по залам,

Ни в Одиночестве, застывшем в нем, нагом.

ВНУТРИ

У очага стоит безмолвная Любовь

Напротив Времени — всезрячего лемура,

В поблекшем зеркале сплелось крыло Амура

С косою Времени, изведавшею кровь.

Крыло опущено; вещает Время, вновь

И вновь на нежного набрасываясь хмуро;

Но старцу не смутить упрямого Амура,

Дитя капризное, он прав — ведь он Любовь.

У люстр на потолке, в розетках на паркете

Зажгутся молнии и розы зацветут!

Пытают зеркала друг друга в тусклом свете,

Изгибы мебели согнулись там и тут,

И распахнулась дверь, давая путь Надежде

В крылах из золота, что были пеплом прежде.

*БЕСЕДКА

Котомка пастуха у кружевной корзины

И с флейтою свирель, обвитые равно

Тесьмою, медальон овального панно