Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие

Как «правильный», так и «неправильный» мир и язык интегрированы в художественный текст. Очевидно, что в рамках столь сложного и иерархически организованного семиотического объекта, как художественный текст, существует и нечто «собственно текстовое», имманентно текстовое, не сводимое ни к «миру», ни к «языку». Это некие общие закономерности организации повествования. Поэтому, наряду с оппозициями «правильный / неправильный мир» и «правильный / неправильный язык», мы должны включить в рассмотрение и оппозицию «правильный / неправильный текст».

Речь идет о том, что по аналогии с «прототипическим миром» и речевой практикой этноса («прототипическим языком») мы можем постулировать и наличие «прототипического нарратива» – в плане существования некоторых общих принципов текстопорождения, наррации. Они в своих основах представлены в генерализованных видах наррации (в образцовых повествовательных текстах культуры), а главное – неявно присутствуют в коллективном языковом сознании, входят в культурную компетенцию и интуитивно ощущаются адресатом наррации (слушателем или читателем) как норма.

Теперь перед нами возникает два взаимосвязанных вопроса: в чем именно состоит аномальность мира, языка и текста в художественном произведении и каким чудесным образом эта аномальность превращается в норму? Для начала сформулируем исходные предварительные условия.

Условие I: Художественный текст представляет собой не только продукт языковой концептуализации автором объективного мира, но и в той же мере – продукт языковой концептуализации определенной системы ценностей, мотивационно-прагматической (интенциональной, деятельностной сферы), системы естественного языка и стилей (дискурсов) эпохи, а также неких общих принципов текстопорождения (наррации). В этом смысле все возможные аномалии, фиксируемые на разных уровнях организации художественного текста, имеют языковую форму манифестации, но не обязательно чисто языковую природу.

Условие II: Не только мир объективной реальности, но и систему ценностей, мотивационно-прагматическую (интенциональную, деятельностную сферу), а также систему естественного языка и стилей (дискурсов) эпохи, общие принципы текстопорождения (наррации), вербализованные в данном произведении, можно рассматривать как в модусе «реальность», так и в модусе «текст».

Мы выделяем три уровня аномальной языковой концептуализации в художественном тексте, которые условно соответствуют категориям «мир», «язык» и «текст». Каждому из этих уровней, в духе исследовательской практики А. Вежбицкой [Вежбицкая 1997] и Ю.Д. Апресяна [Апресян 1995b и 1995с], приписывается соответствующая «модальная рамка» как элемент метаязыка их описания. «Модальная рамка» при этом понимается как невербализованный компонент семантики, который отражает эпистемическую или оценочную квалификацию говорящими отражаемого содержания – типа ‘Я (все, некоторые люди) знаю(т) / полагаю(т) / оцениваю(т) положительно (отрицательно) /…, что Р ’.

(1) Аномальная языковая концептуализация мира. Это – уровень «картины мира» (когнитивный), который включает аспект онтологический (содержание отражаемой реальности), аспект логический (способы и формы ментальной интерпретации реальности), аспект аксиологический (отображение системы ценностей) и аспект мотивационно-прагматический (сфера коммуникативно-деятельностная). Традиционно этот уровень рассматривается как «содержательная» сторона организации художественного произведения.

(1а) Аномалии «онтологические». Еще раз подчеркнем, что мы не считаем аномалией «содержательные аномалии», которые лежат в основе практически любого текста, например, аномально сильных героев эпоса или аномально умных героев детектива, аномально невероятных событий в научной фантастике и пр., поскольку данная аномальность есть норма мироустройства «прототипического мира» этих текстов. Речь идет о воссоздании в тексте некой аномальной конструкции самого мироздания или каких-либо его сторон. Это – мир абсурда или гротеска.

В отличие от модальной рамки «нормального» мира, например, научной фантастики: ‘Люди считают, что такое могло бы быть при наличии определенных, рационально осмысляемых допущений ’, модальная рамка «аномального» мира формулируется как: ‘Люди считают, что такое не могло бы быть при наличии определенных, рационально осмысляемых допущений ’.

Это может быть аномалия самого устройства мира, когда рационально осмысляемым субъектам приписаны заведомо неадекватные предикаты: а в стакане слово племя / играет с барыней в ведро (А. Введенский, «Две птички, горе, лев и ночь»). Возможно и обратное – невероятным субъектам приписаны реальные предикаты: нос (Колобок, Чеширский кот…) ведет себя как человек.

Случаи, когда и субъект, и предикат не подлежат рациональному осмыслению, крайне редки, поскольку такой мир вообще «неудобоварим» для читательского сознания. Это, например, «нескладухи» Л. Кэрролла: Воркалось. Хлипкие шорки / пырялись по нове, / и хрюкатали зелюки, / как мумзики вмаве [7] , – или поэтическая «заумь» В. Хлебникова.

7

Здесь и далее поэзия Л. Кэрролла цитируется по изданию: Кэрролл, Л. Охота на Снарка: Пер с англ. / Л. Кэрролл. – М.: Азбука, 2001. – 96 с.

Это может быть аномалия внутри «нормально» устроенного мира, при наличии в общем рационально осмысляемых субъектов и предикатов, которые помещены в неадекватный событийный контекст – в аномальные обстоятельства. Например, в «Вываливающихся старухах» Д. Хармса встречаем аномально невероятное стечение событий в мире, который в целом осмысляется как «нормальный»: Одна старуха от чрезмерного любопытства вывалилась из окна, упала и разбилась. / Из окна высунулась другая старуха и стала смотреть вниз на разбившуюся, но от чрезмерного любопытства тоже вывалилась из окна, упала и разбилась. / Потом из окна вывалилась третья старуха, потом четвертая, потом пятая. / Когда вывалилась шестая старуха, мне надоело смотреть на них, и я пошел на Мальцевский рынок, где, говорят, одному слепому подарили вязаную шаль.

Аномальность на уровне «прототипического мира» здесь осложняется и актуализацией аномального типа стоящего за текстом сознания, который воспринимает как обыденный случай вываливающихся поочередно из окна старух.

(1b) Аномалии логические (концептуальные). Их нужно отграничивать от «онтологических» (хотя и те, и другие равно находятся не в реальном, а в концептуальном пространстве). Условно говоря, онтологическая аномалия «отвечает» за концептуализацию содержательного компонента «прототипического мира», а логическая (когнитивная, ментальная) – за его интерпретационный компонент. Модальная рамка «правильного», адекватного способа рассуждения (мысли) о мире: Люди считают, что так можно думать /рассуждать (так правильно думать /рассуждать) ’.

При этом отметим, что к логическим аномалиям не относится психологически или эстетически (законами жанра, например) мотивированное отклонение от рационально-логической интерпретации мира Повествователем или героем («чертовщина» в «Братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского, в «Мелком бесе» Ф. Соллогуба и др.).

Примерами подлинной аномальности на этом уровне являются немотивированные логические искажения в речи лирического героя или Повествователя – сочетание несочетающихся концептов: Ветер круглым островам! Дюжий метр пополам! (Д. Хармс, «Измерение вещей»); нарушение формально логических законов, например, закона тождества: Это зяблик, он не птица (А. Введенский, «Святой и его подчиненные»), – или закона противоречия: Я прислонясь плечом к стене / стою подобный мне (А. Введенский, «Кругом возможно Бог»); аномальная концептуализация структуры события в мысли (например, инвертирование): У Саши будут ребятишки от Сони (А. Платонов, «Чевенгур») – вместо ожидаемого * У Сони будут ребятишки от Саши и др.