Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Вообще их отношение к русским, к русской литературе, столь бездарное и слабое, более наивно, чем страшно. Я думаю вообще, что преувеличивают, когда рисуют их страшными. Лет 13—15 назад, т.е. около 1900 года, евреи, живущие в Лондоне, в тамошнем «гетто», поколотили русских молодых «эмигрантов» за насмешки над еврейской обрядностью и субботами. Над самым «размножением» евреи смеются, когда фактически и инстинктивно еще очень размножаются. Но ведь «грекосы» говорят «на языке Агамемнона». Дорошевич мне говорил, что в Бостоне (Америка) евреи-эмигранты курят папиросы (у всех со штемпелем «Бакунин» и с его портретом на мундштуке.

Вообще «жидки» — «отличные русские» и принимают и чистосердечно увлечены всем самым глупым русским, самым пошлым русским. «Винавер, Бокль, но глубокомысленнее всех их Шелгунов».

Таким образом, страшное и разрушительное их действие на русскую литературу происходит от пошлости их, от слабости их, а отнюдь не от того, чтобы они «заразили ее ложными идеями». Никаких ни ложных, ни истинных «идей» они не принесли и вообще никаких идей. Социализм пришел гораздо раньше их, — социалистом был уже Белинский, когда «еврей» и на горизонте не показывался. Они примкнули к этой до них явившейся пошлости как космополитической и красной, «разрушительной». Примкнули в социализме к «распни его», — как вообще в Европе примыкают к разрушению, не понимая Европы и не имея сердца — полюбить ее.

Что касается знаменитого «банка», то ведь и это есть «на-фу-фу» экономической жизни страны. «Русский для внешней торговли банк» (на Морской) в этом году через Киевское свое отделение скупил все сахарные наши заводы и перепродал англичанам (синдикату английских капиталистов): операция, давшая этому еврейскому банку (Рафалович, Кестлин и др., все евреи, главы) такую «заработную плату», что, говорят, директорам его было выдано «годовых наградных» (тантьемы) по 100000 руб. на нос. Великолепно, эффектно, но именно афоризм, а не система. Они сделали скверное русское дело, передав сахар в английские руки и к английским капиталистам и синдикату. Но это именно вечное «распни его», вечное и извечное их дело, выше и шире чего они ничего не могут. Что такое «подло перепродать» сравнительно с колоссальным и действительно творческим трудом завести «все сахарное дело», сахарные плантации и сахарные заводы. Да «Терещенко» один поворотил больше умом, сотворил больше и волею, чем весь этот «Русский (?!!) для внешней торговли банк» со своими 5 архимиллионерами— евреями-воротилами.

Курбатов в Нижнем (хлебная торговля), Морозовы в Орехове-Зуеве, Хлудовы (где-то на Московско-Смоленской ж. д. фабрика) — это уже не «скупщики чужого труда», маячащие на чужой бедности, на чужом пороке — поджидающие слабого, алкоголика и вырождающегося и обирающие его, и хоронящие его. Еврей страшен только там, где другой слаб, и вся их мировая роль вращается в круге «чужой слабости» и за черту этого круга перескочить не может.

Не боюсь их: не боюсь и не боюсь. Не бойтесь их, люди. Это трусы и обирают только слабого, пьяного и порочного. На сильного они напасть не смеют.

И литературу они съели потому, что это уже до прихода их была не литература Белинского, Грановского, Погодина и Аксаковых, а «кой-кого». Они съели сорные травы ее, когда вся пшеница свезена в амбары. Когда «лето Господне» кончилось и хлебы вымолотили.

* * *

Отношение социализма к государству, народу, планете, облакам такое же, как commis voyageur’a к гостинице, где он остановился. Он спрашивает с планеты обед, сухую комнату с отоплением, чистоты. Чтобы прислуга была на месте, самовар вовремя и к вечеру «коридорную девушку». И чтобы

все это было недорого. Непонятно, откуда бы тут «Богу взяться».

И когда он выходит в город, он с изумлением видит, что люди идут в Церковь, что звонят в колокола, — и из лиц многие радостны, а некоторые грустны.

— Что это и к чему?

Это недоумение чистосердечно, как многое в нем; и «его» вытекает из «всего» у него, как наша религия вытекает из «всего» у нас.

Мы живем в домах, имеем жен и детей, у нас есть царь и отечество. Не будем сердиться на него, а он на нас... пусть как знает.

(Иванов-Разумник в окрике на Философова: «Все религии прошли», «христианство кончилось») 

 

* * * 

...вечное Солнце течет в моих жилах. 

И томит, и зовет.

И наполняет счастьем.

...вот отчего я пишу.

~

И земля и грязь здесь.

И холод.

(на обороте корректуры) 

* 113 *

Всегда нужно помнить «12-го» среди Апостолов. Что это, — предсказание, предостережение, что «между ними встретим и Иуду, который предаст Меня»?

Если предостережение?..

«Вот он поставлен и избран, и не знает никто, что он Иуда, — и даже сам он о себе не знает, что творит злое. И тогда, когда все кончится, — пойдет и удавится».

«Все кончится» — это смерть. «И отойдет в геену». На церковных изображениях Страшного Суда видны эти головы в митрах и облачениях, горящие в адском пламени.

«Претерпевши до конца — тот и спасен будет». И нам указано терпеть, переносить, не волноваться, не раздражаться и все-таки не отделяться от стези Господней.

Секты, ереси. Как это нехорошо. Злоба. Из злобы не родится винограда.

И когда около плеча стоит Иуда, да еще безграмотный, — опустим ниже глаза и ничего не скажем. И только в сердце прошепчем: «На этот час дана власть ему предать Господа на мучения».

спорам об «Имени Иисусовом» и в мыслях о московских славянофилах) 

* * *

«К банкирше (еврейке) введен был 3-х лет внук. Она спросила его:

 И что ты кушал сегодня?

— Я, бабушка, кушал немного икры и землянику (зимой).

И все восхищены, что он уже в три года знает самое лучшее и дорогое.

Помолчав:

И это люди, которых души — самые мелочные и глупые, все едят самое дорогое, ездят в экспрессах.

Я бы взорвала экспресс: потому что погибнет самая гадость».

(Евг. Ив-на, подойдя к столу; июнь 1913 г.) 

* * *

Да ведь есть в самом деле, есть загробное существование, бессмертие души и Бог...

Тогда...

Что тогда?..

А не более и не менее как «глупость все», наша литература (даже и с Пушкиным), цивилизация, культура, гимназии, школы, университеты, «речь в Думе» и «смена Коковцева»...

Ведь тогда...

Господи! Неужели есть?..

Ведь тогда ничего нет, «нашего», «глупого». Ибо все «наше», — решительно все, построилось и рассчитано в твердой уверенности, в абсолютной уверенности, что этих трех вещей —

загробного существования...

Поделиться с друзьями: