Юдаизм. Сахарна

Конечно, знали произношение; но никогда — вслух.

Г. Переферкович и еще один еврей-оппонент возражали мне, что «во всех семитических языках согласные не пишутся». На это — два ответа:

 Да все семиты и исповедывали одну религию, с одною тайною. Это были «двоюродные религии», хотя и непрерывно враждовавшие между собою, как враждуют «старообрядцы» и «православные», «лютеране» и «католики», — все одинаково христиане. Об этом писал я еще в 1897—1898 гг. в «Русском Труде» и в «Новом Времени», гораздо раньше, чем Делич начал сближать религию евреев и вавилонян.

 Что это — так, подтверждается фактами, что уносимые завоевателями сосуды из иерусалимского храма они ставили в свои храмы. «Сапог пришелся по ноге», т.е. в Вавилоне, Ниневии, да и везде решительно у семитов, сапоги были скроены «по мерке с одной ноги». Но храм Божий, по иудейскому представлению, есть вместилище Бога (почему и храм может быть только один на земле). Следовательно, в одинаковых храмах обитал везде тот же Бог. Только евреи говорили: «Он — не у них, а — у нас», финикияне: «Нет, не у вас, евреев, а — у нас»; «и ваши сосуды должны быть поэтому перенесены к нам».

 Да это и очевидно: все семиты поклонялись богу плодородия. Но евреи и до сих пор не поклоняются ли богу плодородия ? Какая же и в чем разница?! Существо — одно. А иногда вдруг высказывало одно даже имя: Давид был совершенно «православный» иудей, говоря нашим языком — «канонический», настоящий. Что же мы видим: в состав имени некоторых сынов его входит имя Ваала, с выражением полной в Ваала веры; например, «Ваал дал» (сына), «милость Ваала» (ко мне). Имена человеческие давались в древности по существу, по вере, не были простыми звуками ¹¹⁶ .

Может ли христианин когда-нибудь назвать своего сына именем, в которое составною частью входило бы имя «Аллах», «Будда» или «Конфуций»?! Значит, Давид почитал Ваала своим богом; только вообще-то у евреев он назывался иначе, как бы, напр., не «der Got», не «Matka Boska», не «Notre Dame», а, напр., «Бог» и «Пречистая Богородица». Другие звуки. Эта-то разница только звуков, а не мысли и представления и ввела ученых в заблуждение; о чем евреи промолчали и посмеялись над европейцами.

1911/1913 г.

Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови

Все 400 раввинов клянутся, что не только человека кровь, но даже и животных кровь — «запрещена к вкушению евреям».

Это слишком явно, ибо мы читаем в Библии: «никакой крови не вкушай», с добавлением, однако, на которое нужно обратить все внимание: «ибо кровь — это душа». «Не вкушай крови, потому что она священна» — вот перевод. Поэтому ни о каком примешивании крови человеческой или какой другой к какой-нибудь пище евреев, — не может быть и речи. Это — бессмыслица, и этого просто — нет, ибо это противоречит стилю веры, культа и «тайны».

Напротив, что «кровь есть душа» — это одно из великих «Сокровений» Библии, которое они таили от всех народов, так обильно проливавших в то время кровь (особенно ассириане). Отсюда — не только война, но и охота почти запрещена евреям всем духом их законодательства. Еврей с ружьем, подстерегающий дупеля в лесу, — невиданное и смехотворное зрелище; как — и еврей верхом на коне, чертящий воздух саблей: смех, невозможность и беззаконие. Жид в сущности баба (старая), которой ничего мужского «не приличествует». Их и «бьют», как «баб», с этим оттенком презрения, удовольствия и смеха: делают это как что-то «само собою разумеющееся» и «ожидающееся»... Втайне я даже думаю, что евреи не не любят, когда их колотят, но только делают «вид протеста», подражая мужчинам и европейцам или притворяясь мужчинами и европейцами. Но «милого побои не долго болят», и никуда они от «бьющих» не уходят... «Сладко садняет», и вообще тут есть садизм «сладких язв». Пророки им предсказывали: «Будешь язвен и мучен»: это буква в букву о кишиневских и белостокских делах, об английских и о староказацких. Но «бабы», в отличие от мужчин, имеют свои вкусы, иногда застенчивые вкусы. Если бы я спросил всех раввинов: «А не имеют ли евреи, да и не они только, а и «бог» юдаизма, некоторого положительного отношения к крови человеческой, некоторого притягательного к ней отношения», то они ужасно бы смутились, смутились и застонали бы, сознавая в недвижном стоянии своем, что подходят к главной их тайне. Да, вот великое «сокровение» иудеев: «Мы любим кровь». Было, что «скрывать от народов», было основание для «тише», «не смотрите», «не читайте»; в особенности — «не догадывайтесь». Библия полна косвенных сказываний... Все указывают, евреи указывают, Рембрандт и другие художники рисуют, как Бог не дал Аврааму совершить «заклание» сына Ему в жертву: но это пока — явное, те «согласные буквы», которые видны глазам. Но тут есть и невидимые гласные буквы, которые подразумеваются... Никто не обратил внимания, что моментально последовало за недовершенным (только) сыно-жертвоприношением. Напомним: Бог везде называется в Библии «огнем»: «Аз есмь огнь пожирающий», — говорит Он о Себе. Вдруг этот «Бог-Огнь», едва подвели к нему отрока, взвился, лизнул и отступил, точнее, — повелел отвести мальчика в сторону, удовольствовавшись ягненком. Рембрандт и другие, пораженные красотою и значительностью события, его картинностью, не заметили слов сзади ее, которые нельзя не назвать жадным лизанием жертвы:

«Мною клянусь (какой жар, нигде еще такого тона!!), что так как ты сделал сие и не пожалел сына твоего, единственного твоего (какая нежность!), для Меня: то Я, благословляя, благословлю тебя и, умножая, умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов твоих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа (зова? требования? алкания?) Моего».

Вот на что надо было обратить внимание, а не на картину спереди, en face, в выпуклости. Не «дразни огонь», говорят. Что-то живое в самом деле есть в огне. Поднесите хворостину к пламени костра, — не касаясь его, — и пламя вытянется в язык, в длинный угол, в острую ленту и хочет лизнуть хворостину. Но вы отдернули назад хворостину: ничего не произошло, хворостина цела; отрок цел, Исаак жив. Однако из этой «целости» и «живости» дико было бы заключать, что между огнем и

хворостиною нет притяжения; что между иудейским «неисповедимым» Иеговою и отроческою кровью, — именно отроческою или младенческою, невиннейшею, чистейшею, — нет мутящего ум притяжения. Жертвоприношение Исаака, так обманувшее чужеродцев тем, что оно не довершено (именно — для их глаз), последующими словами говорит (шепотом потомству Авраама), что его хранитель и ангел в истории «любит вот то-то»...

Да, эта «баба с Востока» — страшная! Страшное видение, не нарисованное Рембрандтом: человек, мальчик, сын, несший дрова для себя (какие подробности!), перед жертвой попросивший отца связать себе руки, чтобы не биться при заклании и хоть видимостью сопротивления не оскорбить Бога (комментарий Талмуда к этой сцене): и... какой-то жар... и истерика: «отведи», «не надо», «только ягненка Мне дай», но... «как ты благословен за это», «какими наградами я тебя за это осыплю».

— За что «за это»?!!

Пообещал сына; и подвел уже к огню, «в котором Аз» («Аз есмь Огнь поедающий»)...

Что еда; еда — глупое, грубое; еда — это земное. «На небесах» только обоняют; и на земле иногда обоняния родят безумие.

* * *

Вот я раввинов и спрошу об этом: нет ли у евреев, да и крупнее, — нет ли у самих раввинов, не у «казенных», спереди поставленных, а у стоящих позади их, настоящих раввинов, положительного обонятельного и осязательного отношения к крови, вообще всякой, но и к человеческой особенно?