Юдаизм. Сахарна
Шрифт:
Отчего же мне не стоять твердо? Очень пугает. Человек, а несть пыль. Я все-таки человек, — ну плохой, ну иногда глуповатый. Но ведь бесспорно же, что «трясущиеся животишки» только пыль.
И я пою свою песню, как птица поутру, которую слушает только заря.
И заря хороша.
И я хорош.
Хотя бы только «воробей».
(22 мая 1913; думая о «Сумерках просвещения»)
* * *
Теперешний социализм точно пьяный рвется к успеху.
Признак неуспеха и безуспешности.
Рубакин печатает под отвлеченным именем «Среди книг» социал-
и «объективности» при выборе книг, при составлении библиотечек и при своем «написании сей книги».
Что сказали бы о патере-иезуите, который проводил бы римскую папистическую тенденцию под обложкою книги с позитивистским заглавием? Написал бы «Карл Фохт и его физиология», а в книжке написал бы: «Нужно у Рамполлы целовать ручку».
К такому обману прибегают социалисты. Конечно, это — пьянство пьяного, который рвется «отомстить».
Рубакин мне противен по следующему. Это социал-демократ, «за рабочих». Но мне носил корректуры от Вайсберга (типография) молодой человек, лет 19—18, — удивительно благородного идеального лица. Без бороды и чуть— чуть. усики. Юноша, что-то вечно юношественное. Такие лица попадаются в простонародьи, — изредка. Точно «господское» лицо, ничего мужичьего (т.е. грубого и плутоватого, типа «питерщика»). Раз спешу к Вайсбергу (на изво— щике) и вижу: идет он по тротуару и читает. Потом спросил. Он ответил:
Далеко, и я всегда читаю корректуры.
Вот искание света. Он задыхался. У него, ясно, была чахотка.
Я всегда давал и всегда считал неприличным не дать за принос корректуры — 25—30—40 копеек. Обыкновенно два по 15 коп. (30 к.). Всегда улыбнется и кивнет головою. Такой милый. И говорю раз ему:
Трудно ходить. Но если весь день, то вы порядочно получите (т.е. можете существовать на это, — холостой).
Нет, — ответил он тихо, — ведь дают очень редко.
Как???!!!
«Писатели, — подумал, — профессора, ученые». Он помолчал и добавил:
Я постоянно ношу корректуры к господину Рубакину. Но он никогда ничего не дает.
Я был уверен, что хоть «гривенник» уже безусловно все: ведь дают же швейцару за подавку пальто и в кухмистерской подававшему обед. А тут — ходит 3—4 улицы, час времени. И спросил о гривеннике.
Нет, — ответил он. — Ничего.
Вот этот-то рассказ и поразил меня, и с того времени я так возненавидел этого гнилого демократа. Что же это такое за ужас. «Как распределить книги по социал-демократии», и посвятил книгу «своей мамочке». Приходит рабочий, для него (Рубакина) трудился: и хоть бы он гривенник ему вынес.
Что же это за ужас и где граница между добром и злом?«Бог отделил свет от тьмы»: а тут его вновь смешали, и всякий Плюшкин, спрятав в карман свой чепчик, одел на голову красный фригийский колпак. Мое выступление против социал-демократов на этом единственно, собственно, и основывается, что ни единая теперь партия, ни один класс не имеет столько поддельных физиономий, накладных волос, фальшивых бород и «плаща с плеча Гарибальди», как именно социал-демократия. Если бы социалисты были почутче,
они бы ручки у меня расцеловали за вытаскивание за волосы из их тела этих гнилых червей: но в том и дело, что в журналах, газетах, на митингах давно шумят, пишут, говорят, клянутся и взывают эти социал-демократические черви, живущие в гробуПОКОЙНИКА.
* * *
Евгения Ивановна, подойдя к столу и вся улыбаясь своей бесконечной улыбкой, сказала мне:
Нужен купол над всем, — над ровной местностью, над храмом. Скучно ехать деревнями и селами и все время не видеть этого подымающегося где-то на пробегаемом горизонте купола.
— И купол небес над страною.
В самом деле... Я ахнул. И договорил в себе:
«Так, люди, не бегите власти, не бегите авторитета, не бегите значительности над собою. Лишь бы это не было «хмурое, дождливое, отвратительное» небо. Но и спорьте против дождя, а не то чтобы отрицать самое небо.
* * *
В лени — почти метафизический корень Православия. Корея называлась до прихода проклятых японцев «Страною утренней тишины и спокойствия» (туземное самоназвание). Вот Православие и есть вера такого «утреннего спокойствия и чистоты». Так что, пожалуй, Корея была «православнее самих русских». Только у нас скорее «вечерний покой».
Оттого и Никон, и Петр, бурные и страстные, «вперед» и упорные, — показались «такими Антихристами». — «Что-то небывалое». И Православная Русь начала «креститься» и «испужалась».
* * *
Как Столпнер (при понимании ценности идей Страхова) равнодушен был, что он «не идет» (не читается). А когда я жаловался ему, что новенькие еврейские писатели печатают свои знаменитые «шаржи» и «вещи» разом (одновременно) в 2, иногда в 3 газетах, конечно, сразу с двух газет получая гонорары, и дивился этой новинке, он защитил:
Ну, что же, отчего же не печататься? Я не понимаю.
И вот я с тех пор тоже «не понимаю», зачем эти господа и в таком разом количестве пришли в русскую литературу.
* * *
Да, великие сокровища Греции попали в бездарные русские руки.
Этих скверных болотных людей, без воображения, без сердца, без живости. Вот в чем дело. И, может быть, только в этом дело.
Греция определила: «Когда женщина родила, то пусть сейчас придет священник и наречет имя новорожденному. И женщине говорит молитву и два слова поддержки и утешения».
Хорошо. Благо. Что же русские? Разинули рот и повторили. Но это Греция повторенная, а вы, русские? сами?
Что «сами»? — спрашивает идиот.
Да сами-то бы что-нибудь сказали? от себя? Ведь 1000 лет живете? Эй, Щукин, эй, еп. Михаил (старообрядческий), эй, Дроздов, Альбов?
Разинули рот, молчат.
Сами? Для чё?
Да «для того», что те имели сердце и принесли свое, и вы имеете же сердце и принесли бы свое. Ведь принесли «мирру», «ладан» и «золото» мудрецы Востока Спасителю, а не принесли все три 1) ладан, 2) еще ладан и 3) в-третьих, ладан. Вот красота! В богатстве, разнообразии и полноте.