Юлий Цезарь

Нам кажется, что с этими итоговыми выводами исследователя едва ли можно полностью согласиться. Движение Клодия, на наш взгляд, имело более широкую социальную основу, чем только люмпен–пролетарские слои населения.

Если проанализировать первые законодательные мероприятия Клодия, то их «демократический» характер — в смысле их верности традициям программы популяров — едва ли может вызвать какие–либо сомнения. В этом отношении на первое место должен быть поставлен фрумеитарный закон, который являлся логическим развитием хлебных законов «великих трибунов» начиная с Гая Гракха. Но не в меньшей степени закон, касающийся квартальных коллегий — этих политических «клубов» римского плебса, как и закон Клодия о комициальных днях, содействовал оживлению антисенатских, или, как принято их называть, «демократических», сил и настроений. Конечно, можно констатировать, что все три названные закона удовлетворяли политические запросы городского плебейского населения и никак не касались интересов сельского плебса. Но не следует забывать, что перечисленные законодательные мероприятия Клодия проводились вскоре после принятия аграрных законов Цезаря, реализация которых сняла — хотя, конечно, временно — остроту аграрного вопроса. И наконец, если даже иметь в виду городской плебс, который в это время, в смысле своей политической активности, играл более существенную и яркую роль, чем сельское население, то все же нет никаких оснований сводить его полностью к люмпен–пролетарским элементам.

Некоторое, хотя, к сожалению, недостаточно четкое представление о социальной опоре Клодия дает знакомство с социальным составом организованных им «отрядов», которые были численно настолько внушительны, что Цицерон говорит иногда о «клодиевом войске» . Организация этих «отрядов», конечно, стояла в тесной связи с восстановлением плебейских коллегий. Совершенно естественно, что в состав упомянутых «отрядов» широко принимались новые получателя хлеба, новые члены коллегий; последние иногда даже возглавляли отдельные отряды. Среди них были, несомненно, ремесленники, большое количество вольноотпущенников, ибо в это время в связи с расширением хлебных раздач сильно возрос отпуск рабов на волю; были в составе «отрядов» также рабы и гладиаторы. Цицерон даже уверял, что Клодий собирается организовать армию рабов, при помощи которой он хочет овладеть государством и имуществом всех граждан . Но, конечно, это — злонамеренное преувеличение.

Все сказанное выше позволяет, на наш взгляд, прийти к выводу о движении Клодия как о последнем широком движении, проходившем под лозунгами и в традициях популяров. Как и в случае с Катилиной, мы — если говорить о современных данному движению источниках — имеем сведения о Клодии и о всех событиях, связанных с его именем, лишь от его злейшего врага — Цицерона. Поэтому в этих сведениях много наносного, неправдоподобного, извращенного, как традиционно извращен и самый облик Клодия.

В противовес этим традиционным данным есть основания считать, что в 50–е годы широкое общественное мнение признавало главой популяров скорее Клодия, чем Цезаря, и трибунат Клодия был поэтому своеобразной «демократической» реакцией на разочаровавшую широкие массы деятельность Цезаря во время его консульства.

Этим же, кстати сказать, и объясняется то странное, на первый взгляд малопонятное и слишком «бережное» отношение Цезаря к Клодию, начиная со скандального случая во время праздника в честь Доброй богини. Клодий уже тогда, несмотря на свою молодость, пользовался, как об этом согласно свидетельствует ряд источников , большой популярностью среди «народа». Таким образом, именно это обстоятельство, а отнюдь не то, что Цезарь еще в то время «угадал» в Клодии весьма пригодное для него «политическое орудие», дает нам возможность понять поведение Цезаря как в данном конкретном случае, так и в истории его дальнейших взаимоотношений с Клодием. Цезарь оказывался в щекотливом положении. Открытый конфликт с Клодием по мере роста популярности последнего мог привести к утере всяких связей с римской «демократией». Хотя Цезарь, как мы видели, не переоценивал ее сил и значения, но такой оборот дела его никак не устраивал. Поэтому в сложившейся ситуации для того и другого было гораздо выгоднее сохранять «вооруженный нейтралитет» или даже идти иногда на частные и временные соглашения, тем более что Клодий был достаточно умен, чтобы до поры до времени ни в чем серьезном не мешать Цезарю.

Но как в подобной ситуации Цезарь мог рискнуть на то, чтобы надолго оставить Рим? В этом решении, однако, не было ничего нелогичного. Цезарь, на основании всего предыдущего политического опыта разуверившийся в «демократии», в неорганизованной народной массе как в недостаточно надежной опоре, искал новых путей и методов в борьбе за власть, за упрочение своего положения. В его руках оказалась армия, с которой он, может быть, пока еще не связывал определенных намерений и планов, но все же это открывало какие–то новые перспективы. По существу говоря, вопрос стоял теперь так: решающим фактором являлось уже не соперничество между отдельными лицами, но борьба (хотя сами ее участники едва ли могли это отчетливо понимать) между двумя концепциями — концепцией опоры на широкие, но плохо организованные народные массы и концепцией опоры на кастовую армию. События самого недалекого будущего показали, за какой из этих двух концепций стояли реальная власть и победа.

4. Галльские войны. Проконсульство

Что бы ни говорилось по этому поводу, но факт остается фактом: основным источником по истории галльских войн были, есть и будут «Записки» Цезаря, т. е. «Commentarii de Bello Gallico». Вся параллельная традиция очень не богата и в конечном счете зависит от тех же «Записок». Они публиковались, так сказать, по горячим следам событий. Некоторые исследователи считают, что «Записки» были опубликованы Цезарем целиком, сразу (в 52 — 51 гг.), но существует и другая точка зрения: Цезарь публиковал по одной книге в конце каждого года войны. Как это происходило на самом деле, решить теперь, пожалуй, невозможно, да и не представляет, на наш взгляд, существенного значения.

Гораздо важнее для историка вопрос о степени достоверности «Записок», о характере и значении их как исторического источника. Но и в этом случае не следует приписывать «Запискам» то значение, которое менее всего пытался придать этому труду сам автор или на которое вовсе не рассчитывали, да и не могли, конечно, рассчитывать первые его читатели.

С какой же целью были написаны и опубликованы Цезарем его «Записки» о галльских походах? Обычно считается, что все изложение Цезаря пронизывают две основные тенденции: а) оправдание своих действий и б) прославление своих успехов . Однако в данном случае едва ли следует на первое место ставить то соображение, которое полностью определяет объяснение и оценку событий гражданской войны, — стремление как–то оправдать не только свои действия, но и свою инициативу. Военные действия в Галлии в таком специальном оправдании не нуждались .

Едва ли, помимо этого, автор рассчитывал и на преимущественный интерес к своим «Запискам» грядущих, более отдаленных поколений, по крайней мере по сравнению с современниками событий, которые могли быть — что, кстати, вполне естественно — в них заинтересованы и даже ими затронуты.

Из всех этих соображений вытекали вполне определенные и само собой разумеющиеся «установки» автора. Его «Записки» — отнюдь не скрупулезное исследование, не фундаментальный исторический труд, рассчитанный на века, но живой, яркий и по возможности правдивый рассказ непосредственного участника событий» т. е. живой комментарий к событиям. Но что значит по возможности правдивый рассказ? Это значит, что автор по горячим следам, еще полный непосредственных впечатлений, а главное, целиком во власти своего собственного отношения к событиям стремился дать общую картину, впечатляющую и убедительную, не слишком придавая значение второстепенным, сего точки зрения, и не меняющим общего впечатления деталям.

Но вместе с тем не вызывает сомнений то обстоятельство, что в основе «Записок о галльской войне» лежат донесения Цезаря сенату, а также его письма к своим легатам. Однако донесения наместников подвергались в сенате достаточно серьезной проверке, что исключало возможность слишком явных от них отступлений хотя бы даже и в литературном произведении. Кроме того, стоит подчеркнуть, что противники Цезаря не раз осуждали, критиковали его действия, но никогда достоверность его донесений. По существу известен лишь один случай — о нем речь ниже, — когда еще самими древними было высказано сомнение в достоверности сообщаемых Цезарем сведений, да и то, возможно, имеются в виду записки, посвященные не галльской, а гражданской войне .

До нас дошли отзывы современников о «Записках» Цезаря. О них довольно подробно говорит Светоний. Цицерон, например, прежде всего подчеркивал литературные достоинства произведения. Он отмечал «нагую простоту и прелесть, свободные от пышного ораторского облачения»; автор «Записок», по его мнению, претендовал лишь на то, чтобы дать материал будущему историку, хотя на самом деле значение труда более велико. Весьма положительно в этом смысле оценивал мемуары Цезаря и один из его соавторов — Гиртий. «Они встретили такое единодушное одобрение, — писал он, — что, можно сказать, у историков предвосхищен материал для работы, а не сообщен им». Гиртий отмечал также необычайную легкость и быстроту, с которой работал Цезарь над «Записками» . Однако Светоний приводит и единственный известный нам критический отзыв современников. Он ссылается на мнение Азиния Поллиона, одного из видных цезарианцев, который считал, что «Записки» Цезаря написаны без должной тщательности и заботы об истине: многое, что делалось другими, Цезарь принимал на веру, а то, что делалось им самим, он иногда умышленно, а иногда по забывчивости изображал неточно, даже превратно.

Однако, как только что отмечалось, неясно, какие «Записки» Цезаря имеет в виду Азиний Поллион: то ли о галльской, то ли о гражданской войне. Но даже независимо от этих замечаний понятно, что книга, написанная Цезарем, не есть «правда, вся правда и ничего, кроме правды». Вместе с тем нельзя согласиться со сторонниками той крайней точки зрения, что в «Записках» все насквозь извращено в целях пропаганды. Это невозможно хотя бы уже потому, что читателями книги были и офицеры армии Цезаря и такие критически настроенные личности, как тот же Цицерон, поддерживавший разносторонние связи с родными или знакомыми, находившимися в армии. Поэтому крайнее искажение фактов было попросту немыслимым. С другой стороны, не следует, конечно, поддаваться соблазну «объективности изложения» в «Соmmentarii de Bello Gallico». Ибо, как мы уже могли убедиться, даже сознательно подчеркиваемая самим Цезарем «объективность» требует к себе подхода cum grano salis.