За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году

Майк отметил про себя, что Орлов ответил так гладко, будто бы заранее выучил текст наизусть. «Наверное, хорошо подготовился, предусмотрел вопросы, которые могут ему задать», — подумал он и, отпив горячего кофе, хотел было задать очередной вопрос, но Орлов его опередил:

— А вы, господин Стоу, можете мне сказать как специалист в области политологии…

«Знает, чекист! Знает!» — успел подумать Стоу, понимая из слов русского, что тот осведомлен о его предшествующих занятиях в Колумбийском университете.

— … а как, на ваш взгляд, будет развиваться ситуация у нас в Союзе?

Стоу понял, что Орлов пытается прощупать отношение американцев к последней ново-огаревской встрече руководителей девяти республик, а главное — к наметившемуся сближению Ельцина и Горбачева. «А малый хитер! — подумал Майк. — Пытается даже из такой встречи выжать что-нибудь».

— Понимаете, господин Орлов, мы поддерживаем демократическую политику Президента Горбачева… и, конечно, с громадной симпатией относимся к Президенту Ельцину. Но нас чрезвычайно беспокоит, не свернет ли СССР с демократического пути… Не захотят ли «ястребы»… О, у нас тоже такие есть! Вы знаете!..не захотят ли они… э-э… остановить перестройку и вернуться к тоталитарному курсу…

Стоу витиевато и долго разъяснял советскому собеседнику позицию американского правительства, правда все время оговариваясь, что это его личная точка зрения. Орлов при этом внимательно слушал, делая время от времени какие-то пометки на листке, лежащем перед ним. По всему было видно, что он уже освоился с непривычной для него ролью дипломата и чувствовал себя довольно свободно.

— По вашему настойчивому желанию встретиться с представителями КГБ России я понял, что для вас этот контакт интересен. Как вы полагаете, господин Стоу, в Вашингтоне заинтересованы в развитии таких контактов на регулярной основе?

— Без сомнения, господин Орлов. Мы придаем очень большое, я бы сказал, исключительное значение таким встречам потому, что… такие встречи помогают и вам и нам лучше узнать друг друга, избежать… как бы это лучше сказать?

— Недоразумений?

— Да! Так! Недоразумений! И… мы хотели бы все-таки встретиться с господином Иваненко…

— Господа, поймите меня правильно. Я не могу обещать вам такой встречи. Это должен решить сам Председатель КГБ России. Но я скажу вам, что в Российском комитете создается Отдел общественных связей. Он будет очень активно работать со всеми, кто захочет ближе узнать что-либо о деятельности российской госбезопасности.

Орлов демонстративно посмотрел на часы, вежливо улыбнулся, давая понять гостям, что настало время завершения беседы.

— Благодарю вас, господа. Мне было очень интересно побеседовать с вами. Прошу извинить — время. Всего вам доброго.

Он встал, пожал обоим американцам руку и исчез так же неожиданно, как и появился каких-нибудь сорок пять минут назад.

Присутствовавшие при разговоре второй секретарь Посольства США и сотрудник КГБ, встречавший американцев внизу, за все время встречи не проронили ни слова. И только теперь, когда ушел помощник Иваненко, допивая уже остывший кофе, они позволили себе обменяться любезностями — поговорить о хорошей погоде, которая установилась в Москве, о планах на уик-энд, о репертуарах московских театров.

Спустя десять минут американцы уже выруливали на проспект Маркса, безразличным взглядом скользя по толпе около «Детского мира».

— Майк, ты все понял?

— Что именно?

— А то, что противоречия между Крючковым и этим… Как его?

— Иваненко!

— Да! Я думаю, что разногласия у них между собой не такие серьезные, как сообщают нам наши источники!

— Почему?

— Да потому, что этот «чекист», если бы у них были сильные противоречия… Пойми, Майк, они, эти российские, — за Ельцина, значит — против Горбачева. Но и Крючков… эта вся «старая гвардия»… они тоже против Горбачева…

— Что ты этим хочешь сказать?

— А то, что… если они будут заодно, при любом раскладе — это очень опасно. КГБ пронизывает всю эту страну и держит своими щупальцами всех…

— Ну, это ты преувеличиваешь!

— Ничуть! Я это знаю.

— И что следует из твоих рассуждений?

— А следуют две вещи: первое — надо сделать все для углубления раскола в КГБ, второе — стимулировать настроения недоверия в обществе к чекистам, как к противникам демократии. Причем делать это надо без всякого различия между структурами Союза и России. Лучше всего, если мы добьемся того, что удалось сделать в Румынии, а чекистов они сами перестреляют, перевешают или сделают из них чистильщиков обуви…

— Кого?

— Чистильщиков обуви! — повторил Клайв, явно довольный образом, придуманным им. — Уверен, что скоро, может быть, даже очень скоро в этой стране будет покончено не только с КГБ, но и со всем этим режимом. Помнишь, еще Гитлер говорил, что Россия — это колосс на глиняных ногах. Пни — и он сразу развалится…

— Гитлер-то пнул! Так пнул, что развалилась Германия!

— Ничего. Видно, не туда пнул. Да потом, немец разве может делать дело с таким размахом, как американец? Майк, ты подумай: мы с тобой являемся не только свидетелями развала этой азиатской империи, но и реальными участниками всех событий. Представляешь, от того, как мы с тобой сработаем… ты там по своей части, а я по своей… от этого будет зависеть ход истории!

— Ты, Клайв, как всегда, преувеличиваешь!

— Нет, дорогой мистер Стоу! Очень… очень скоро вы в этом сами убедитесь!

Майк Стоу вспомнил этот июньский визит в КГБ и разговор с коллегой после того, как эмиссар из Вашингтона господин Белчер недвусмысленно дал понять, чего хотят от второго секретаря в Вашингтоне. При этом он испытывал смешанное чувство. С одной стороны, он понимал, что именно сейчас судьба предоставляет ему шанс показать, способен ли он проявить решительность, задействовать все свои многочисленные связи, чтобы подстегнуть массовые выступления против введенных в столицу войск. С другой стороны, он прекрасно понимал, что в любой стране, в том числе и здесь, в СССР, это может квалифицироваться не иначе, как вмешательство во внутренние дела чужого государства.

За время, проведенное в «империи зла», Майк Стоу в своем отношении к русским успел пройти эволюцию от пренебрежительно-презрительного к снисходительно-доброжелательному. Они теперь не казались ему тупыми и злобными, как он представлял себе, работая в Штатах, хотя он уже здесь не раз видел, какой разъяренной может быть многотысячная толпа, скандирующая: «Долой! Долой!» Но, каждодневно общаясь с русскими, будь то депутаты Верховного Совета или журналисты, представители творческой интеллигенции или мидовские работники, он со временем почувствовал широту души этого народа, укоренившуюся в его характере наивную веру в «доброго царя», которым был практически каждый правитель этой необъятной страны. Вот и сейчас вставшая в полный рост фигура Ельцина, казавшаяся решительной и последовательной по сравнению с уже надоевшим своей болтовней Горбачевым, превратилась для большинства граждан этой страны в символ лучшей жизни и справедливости, к которому русские стремились еще с незапамятных времен.

Майк Стоу был не только профессиональным дипломатом, обладающим необходимым для этого набором качеств, но и, безусловно, патриотом своей страны, безгранично верящим в историческую предопределенность Америки, которая только одна способна выполнять «цивилизаторскую миссию» — распространять демократические идеалы и американский политический опыт на все человечество. А для этого она должна достичь глобальной гегемонии, чтобы ни одна мировая держава не могла противостоять этому процессу. Устранение такого мощного соперника, как СССР, безусловно явилось бы, по мнению Стоу, гарантией превращения США в безраздельно господствующую в мире силу. В узком кругу он любил повторять изречение Хэлфорда Маккиндера, одного из самых выдающихся геополитиков начала века: «Тот, кто владеет Восточной Европой, владеет Сердцем Земли. Тот, кто правит Сердцем Земли, владеет Мировым островом. Тот, кто правит Мировым островом, владеет миром». «Мировым островом» Маккиндер называл Евразию, значительную часть территории которой занимал Советский Союз.