За рычагами танка
Шрифт:
Сестра осторожно сняла с ноги Рагозина грязный сапог и, вымыв руки в умывальнике, стала снимать бинт, предварительно разрезав штанину до низа. Когда она сняла последний слой грязного, окровавленного бинта, ахнула, прижав к щекам ладони. Капитан строго взглянул на нее, укоризненно покачал головой.
— Кажется, сильное нагноение, Дмитрий Васильевич, рана рваная, — шепотом доложила она капитану, не пытаясь скрыть своего испуга.
Капитан внимательно и долго осматривал рану, потом покачал головой, сказал сокрушенно:
— Да, рана нехорошая, осколок мог
Несмотря на чрезмерную усталость, Рагозин никак не мог заснуть. Одна мысль, что может потребоваться ампутация ноги, приводила его в отчаяние. «Значит, не только танком, но и автомобилем управлять не смогу, — думал он сокрушенно. — Какой же из меня будет танкист или горняк? Не дам!» С этой мыслью Рагозин стал засыпать тяжелым бредовым сном. То он слышал хрипловатый мужской голос, похожий на голос начальника шахты, то какие-то непонятные команды. Рагозин попытался открыть глаза, но не смог. Сквозь опущенные набрякшие веки он увидел, будто перед ним стоит высокий человек с огненно-рыжими всклокоченными волосами и вытянутым, как дыня, лицом. Человек что-то громко говорит, но Рагозин разобрал только слова: «Куда тебе в шахту! Не пустят!..»
Рагозин наотмашь хватил длинного кулаком, тот исчез, зло засмеявшись.
— Вставай, Ванюша, уже утро, надо на осмотр к капитану, — услышал он ясный певучий голос сестры.
— На какой осмотр? — недоумевая, спросил Рагозин, протирая кулаком слипающиеся глаза.
— Как, на какой? Надо исследовать вашу рану, чтобы принять решение, можно ли ее вскрывать без рентгена, — с недоумением глянув на старшину, тихо сказала Оля.
— Решит, что можно, а потом окажется, что нужна ампутация ноги. Ампутировать не дам! — ударив ребром ладони по здоровому колену, решительно заявил Рагозин.
— Смотри, Ванюша, твое дело, человек ты крепкий, может, и не потребуется ампутация… — сочувственно сказала сестра и пошла к хирургу.
После разговора с Рагозиным хирург сказал, подумав:
— Ну что же. Не будем рисковать без рентгена, но и тянуть нельзя, ведь третьи сутки пошли после ранения, всякое может случиться. Сейчас обработаем рану, и с первой же партией раненых отправим тебя в Дёйч-Эйлау, там армейский полевой госпиталь.
Рагозин тепло попрощался с лейтенантом, позабыл второпях записать его адрес. Капитан подошел к Рагозину, когда тот был уже в машине, и, помахав ему рукой, сказал успокаивающе:
— Не отчаивайся, старшина.
— Ногу, может быть, удастся и сохранить. Нужно только точно определить положение осколка.
В армейском полевом госпитале в Дёйч-Эйлау двое хирургов долго осматривали
рану Рагозина. Потом отошли в сторону, о чем-то тихо и долго совещались. Наконец, один из них сказал:— Я не решаюсь без рентгена. Может быть, осколок в сосуде, откроется кровотечение, и придется оставить парня без ноги.
Вскоре подошел в тщательно отутюженном белом халате третий человек, которого те двое называли полковником. Он долго и больно исследовал рану и наконец сказал Рагозину:
— Извлечь осколок здесь мы не можем: рентгена сейчас у нас нет. Завтра санитарным поездом отправим в Белосток.
По тем же причинам не стали оперировать Рагозина и в Белостоке. Лишь наложили гипс, снабдили костылями и отправили санитарным поездом в Саратов, а оттуда на левый берег Волги — в госпиталь города Энгельса.
Что-то родное напомнили эти места Рагозину, воскресив в его памяти детство, время, проведенное в Ярославле, колонию имени Н. К. Крупской, добрую воспитательницу тетю Катю.
…Неплохое впечатление произвела встреча в госпитале несмотря на то, что раненые приехали поздно вечером. Размещением их командовал сам начальник госпиталя полковник Будников.
Утром следующего дня один из хирургов, назвавшийся Петром Николаевичем, долго и подробно выяснял все обстоятельства ранения и эвакуации. Измерял температуру, просчитал пульс и внимательно посмотрев на бледное лицо Рагозина, сказал решительно:
— Температурите, молодой человек, и пульс учащен, бледность болезненная, не исключена возможность осложнения. Сестра, старшину в перевязочную! Сейчас же снять гипс.
Когда в перевязочной сняли гипс, двое врачей, в том числе и Петр Николаевич, переглянувшись, покачали головами.
— Газовая, — негромко сказал Петр Николаевич, осторожно ощупывая рану.
— Явно, газовая, — подтвердил другой врач.
— Случилось, старшина, то, чего я боялся, — гангрена, — сказал Петр Николаевич. — Ничего не поделаешь, придется ампутировать ногу. Другого выхода, к сожалению, нет. Случай тяжелый, лечением здесь ничего не поправишь.
— Не дам ампутировать, — вспыхнув, отрезал Рагозин, не раздумывая. — Лечите! Кому я без ноги нужен? Я горняк, мое дело шахты, отбойный молоток. Что я без ноги буду делать?
— Не нервничай, старшина, — строго сказал Петр Николаевич. — Не маленький ведь, пойми: или половину ноги, или всю жизнь. Другого не дано. И решать нужно сегодня же, иначе можно опоздать. Отдохни немного, успокойся и подумай…
Лежа на госпитальной койке, Рагозин долго молчал. В его голове одна мысль сменяла другую.
Сосед по койке справа, словно читая мысли Рагозина, спросил участливо:
— Что, танкист, небось резать предлагают? Не давай, пускай лечат. Им только попади, отхватят за милую душу.
Вскоре в палату вошел хирург и, тронув Рагозина за плечо, сказал тихо:
— Вставай, танкист, надо готовиться, решайся, не тяни. Для тебя сейчас каждый час дорог, с гангреной шутить нельзя. Начальник распорядился ампутировать безоговорочно и немедленно.
— Резать не дам. Лечите!