За спиной была Москва

Одно это утверждение полковника Капрова говорит о вынужденности его показаний. Во время допроса ему явно "подсказывались" правильные ответы. Его отношение к этим вопросам выразилось в том, что разъяснять эту простую вещь прокурорскому чину он не стал. И с чистой совестью подтвердил, что политдонесение он не писал. Умолчав о том, что политдонесения он не писал вообще. Никогда. Поскольку не был политработником.

И кстати. Почему никого не заинтересовал тот факт, что в справке прокурора Афанасьева не отражен допрос комиссара полка Мухамедьярова? Ведь это же было его политдонесение. Он на тот момент был жив и даже находился в кадрах Советской Армии, так что допросить его трудностей не составляло. Так почему?

Его же допрашивали. Протоколы его допросов читал академик Куманев. Почему показания Мухамедьярова в справке не использованы? Были неудобны для обвинения?

И почему, кстати, следователи Главной военной прокуратуры допрашивали кого угодно, всех, кто мог судить и рядить о том бое со стороны, но не оставшихся к тому времени в живых участников того боя Героев Советского Союза - Васильева, Шемякина, Шадрина и Тимофеева? Последние двое, кстати, получили золотые звезды уже после освобождения из плена в 1945 году. После войны. После тщательных проверок.

"...Я не знаю, на основании каких материалов писали в газетах, в частности в "Красной звезде", о бое 28 гвардейцев из дивизии им.Панфилова.

В конце декабря 1941 года, когда дивизия была отведена на формирование, ко мне в полк приехал корреспондент "Красной звезды" Кривицкий вместе с представителями политотдела дивизии Глушко и Егоровым. Тут я впервые услыхал о 28 гвардейцах-панфиловцах. В разговоре со мной Кривицкий заявил, что нужно, чтобы было 28 гвардейцев-панфиловцев, которые вели бой с немецкими танками. Я ему заявил, что с немецкими танками дрался весь полк и в особенности 4-я рота 2-го батальона, но о бое 28 гвардейцев мне ничего не известно... Фамилии Кривицкому по памяти давал капитан Гундилович, который вел с ним разговоры на эту тему, никаких документов о бое 28 панфиловцев в полку не было и не могло быть. Меня о фамилиях никто не спрашивал.

Впоследствии, после длительных уточнений фамилий, только в апреле 1942 года из штаба дивизии прислали уже готовые наградные листы и общий список 28 гвардейцев ко мне в полк для подписи. Я подписал эти листы на присвоение 28 гвардейцам звания Героя Советского Союза. Кто был инициатором составления списка и наградных листов на 28 гвардейцев - я не знаю".

И снова вопрос об инициаторе составления списка и наградных листов. То есть, само по себе представление к награждению в глазах прокуратуры является преступным деянием. Видно, что ему настойчиво задавался вопрос о том, чья инициатива была в представлении панфиловцев к награде. Капров повел себя осторожно и разумно. Не стал кивать на вышестоящих. Не знаю - и все.

И снова утверждения о том, что боя двадцати восьми не было. Потому что был бой роты, батальона и всего полка. Только общая картина всегда состоит из подробностей. И если полковник об этих подробностях молчит, значит, они никому не интересны. По его словам, все сводилось к героическому сражению, который вел весь возглавляемый им полк. А полк, если говорить честно, от немецкого удара просто рассыпался. И вина за это не его бойцов, а в первую очередь его командира.

Что же касается того, что документов о бое 28 панфиловцев в полку не было, то ничего удивительного в этом нет. Полк был разбит, какие могли быть в нем документы? Не удивительно и то, что о подвиге бойцов политрука Клочкова под разъездом Дубосеково полковник Капров узнал только от представителей политотдела дивизии и значительно позднее. Полковники обычно и "отступают", ничего не зная о тех рядовых, которые дают ему возможность благополучно "отступить". Только кого-то из отступивших полковников потом интересуют имена и подробности, а кого-то не очень. Особенно, если при этом приходится переживать больше о своей собственной судьбе, да еще и в условиях возможного трибунала. До каких ли тут рядовых солдат, где-то и при каких-то обстоятельствах погибших?

И, наконец, итоговый вывод, сделанный главным военным прокурором на основании всех этих "доказательств".

"... Таким образом, материалами расследования установлено, что подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев, освещенный в печати, является вымыслом корреспондента Коротеева, редактора "Красной звезды" Ортенберга и в особенности литературного секретаря газеты Кривицкого. Этот вымысел был повторен в произведениях писателей Н.Тихонова, В.Ставского, А.Бека, Н.Кузнецова, В.Липко, М.Светлова и других и широко популяризировался среди населения Советского Союза..."

То, что подробности подвига были приукрашены сказителем, это еще не говорит о том, что подвига не было. Справка же четко говорит: тот факт, что описание подвига было приукрашено, говорит о том, что подвига не было. Нормально?

Особенно характерно появление здесь имени Александра Бека. Дело в том, что он ничего не писал о подвиге 28 панфиловцев. Он писал о людях Панфиловской дивизии, служивших в другом ее полку. О подвиге всей дивизии. И о подвиге, в конечном счете, ее командира, генерал-майора Панфилова.

То есть речь в данном случае идет о том, что записка пытается поставить под сомнение не только подвиг двадцати восьми. Но всей этой дивизии, включая его командира.

Получается, что, если бы справке дали ход, речь здесь могла пойти не только о том, что именно маршал Жуков представил 28 панфиловцев к званию Героя Советского Союза. Но и о том, что награждение дивизии орденом Красного Знамени, а также ее представление к званию Гвардейской, было инициировано тоже Жуковым.

В этом и пытается убедить этот удивительно беспомощный и слабый по степени доказательности документ.

Удивительно, что мало кто из обличителей "мифа о подвиге" видит это. Документ, который утверждает, что подвига двадцати восьми не было, что не было самого боя, на самом деле доказывает обратное. А много людей с этим документом, тем не менее, согласилось. Наверное потому, что не читали саму эту справку, а поверили в ее доказательность на слово?

Здесь же необходимо вспомнить еще одно "доказательство", почему-то в этой справке не упомянутое. Однако, несмотря на это обстоятельство, активно используемое сегодня для "ниспровержения мифа". Имеется в виду утверждение о том, что Натаров, со слов которого Кривицкий писал свой очерк, погиб за несколько дней до боя под Дубосеково. Поэтому не мог участвовать в бою двадцати восьми и не мог, соответственно, ничего Кривицкому рассказать.

То, что этот факт активно используется сегодня в качестве некого "доказательства", поразительным образом подчеркивает беспомощность сегодняшней аргументации. Ведь даже в 1948 году, при всей топорности проведенного тогда "следствия", этот аргумент в той самой справке не использовался. Почему?

Дело в том, что выжившие в бою под Дубосеково панфиловцы каждый порознь и все в один голос показывали, что Натаров в том бою участвовал. Это зафиксировал впоследствии академик Куманев путем личного опроса, посещая их в разных городах Советского Союза. А тогда, в 1948 году, следователь, по всей видимости, посчитал излишним принимать этот факт во внимание. Предпочтя этому признание Кривицкого в том, что ни с кем тот о бое не беседовал. А был ли Натаров в бою под Дубосеково, это на фоне этого признания никому не было интересно. Тем более на таком шатком основании, хорошо известном сразу после войны, но неизвестном нашим современникам, слабо представляющим ее реалии. Что имеется в виду?

Все очень просто. Обыденностью военного времени была ошибочность отчетных документов о потерях. Множество "похороненных" воинов оказывались через некоторое время вполне живыми. К примеру, тот же политрук Клочков в октябрьских боях несколько дней считался погибшим. И таких случаев было множество.

В том случае, если никто не видел тела погибшего, полагалось считать его без вести пропавшим. Однако семья павшего в бою получала денежное пособие, а семья пропавшего без вести не получала ничего. Вот и старались каким-то образом записывать в погибшие тех, кто не вернулся из боя.