За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
— С тех пор душа моя к природе потянулась…
На луг, где неосмотрительная волчица устроила свое логово, вышла косилка. Ножи срезали двух волчат, последний уцелел. Валяться бы ему рядом с прочими, да вступился Усманов, попросил помиловать звереныша. Дехкане переглянулись — с волками у них были давние счеты, но Эксонджона в кишлаке уважали: всякую живность собирает, быть может, станет большим ученым…
Волк, он и есть волк, серый разбойник, и, как его ни корми, он, согласно пословице, все равно в лес смотрит. Да и не только туда — зимой любит заглядывать в курятники, овчарни, изредка наведывается и в коровник, а подчас не прочь и оплошавшую собаку утащить. Родные отговаривали Эксонджона, соседи и вовсе всполошились —
— Он у тебя выдрессирован, как служебная собака!
— Нашего Эксонджона все слушаются, — восторженно заметил соседский мальчишка, оседлавший высокий, растрескавшийся дувал. — Даже ежик.
И в самом деле было так, что все животные, попав в «Живой уголок» Эксонджона, обретали одну характерную черту: они, что называется, души не чаяли в своем хозяине, и стоило ему появиться во дворе, как сразу со всех сторон сбегались, слетались, сползались те, кто содержался на воле, обитавшие же в клетках и вольерах поднимали неистовый визг, писк, вой, метались по своим тесноватым помещениям, не сводя преданных глаз с Эксонджона. Конечно же он выпускал их из заточения, давал возможность порезвиться, побегать по двору, для четвероногих это становилось настоящим праздником, они носились из конца в конец, ошалев от призрачной свободы, а вдоволь набегавшись, окружали хозяина, терлись о его ноги, лизали ему лицо и руки. Даже длинноухий ежик Борька, смешное, сугубо ночное создание, Бог весть как разузнав, что хозяин находится во дворе, торопливо покидал свою лежку и, стряхивая на ходу с ощетинившихся игл палые листья, спешил ткнуться черным влажным рыльцем в хозяйский сапог. Усманов чесал ежу за ухом, зверек сопел и хрюкал от наслаждения, но стоило кому-то чужому приблизиться, ежик тотчас же сворачивался клубком и лежал так до тех пор, покуда человек не уходил.
Волк между тем отъелся, заматерел; широкогрудый, пушистый, он был очень красив. Однажды спустившийся с гор старик чабан, приехавший навестить племянника, зашел полюбоваться на его домашний зоопарк, долго ходил от вольеры к вольере, от клетки к клетке, одобрительно цокая языком, но внезапно остановился пораженный, жестом крайнего изумления прикрыл ладонью рот и горестно покачал головой:
— Что ты наделал, несчастный! Держишь баранов вместе с презренным волком! Видно, Аллах помутил твой разум — разве ты не знаешь, что вытворяют эти бандиты на пастбищах? Их нужно уничтожать. Беспощадно уничтожать всех до одного!
— Не тревожьтесь, аксакал, мой Серый овечек не тронет.
— И это слова мужчины?! У нас в горах даже малые дети знают, что вытворяют волки!
Но Серый ничего предосудительного «не вытворял», винить его было не в чем. Много лет прожил он бок о бок с баранами и телятами и ни разу никого не обидел.
А «Живой уголок» Эксонджона Усманова тем временем разрастался, щедрая природа Таджикистана тому способствовала. Появился у Эксонджона красивый винторогий козел, знакомые охотники привезли в мешке маленького дикобраза, дети, возвращаясь из летних лагерей, приносили черепах и степных удавчиков, геологи однажды приволокли разъяренного варана, пойманного где-то в туркменских песках; мощные челюсти пресмыкающегося были крепко связаны. То и дело из-за глинобитного дувала доносились голоса:
— Эй, хозяин! Эксонджон-ака! Принимайте подарки!
Усманов устроил террариум, для варана пришлось соорудить специальное помещение. Затем появились и ядовитые змеи — кобры, эфы, щитомордники. Эти отнюдь не безопасные существа доставляли Эксонджону немало хлопот, но расставаться с ними не хотелось.
С каждым днем Усманову прибавлялось работы, хватало и забот: нужно
было хорошенько изучить норов и наклонности многочисленных питомцев, знать, чем их кормить, уметь, если понадобится, оказать животному медицинскую помощь. Усманов расспрашивал чабанов, зоотехников, охотников, ветеринарный врач из Душанбе подарил ему трехтомник Брема; труды выдающегося, всемирно известного ученого произвели на жителя кишлака большое впечатление. Эксонджон неоднократно перечитывал их, делая необходимые выписки.Помогали Усманову не только книги. Когда в областной город приезжал передвижной зоопарк, Усманов подолгу расспрашивал сотрудников, как нужно ухаживать за животными, чем их кормить. Глубокой осенью в город приехал Новосибирский зоопарк, один сотрудник которого вскоре заболел. Узнав об этом, Усманов предложил свою помощь. Целый месяц, взяв отпуск (к тому времени Эксонджон уже освоил профессию водителя и работал на автобазе), Усманов трудился в зоопарке, где частенько советовался по тем либо иным вопросам, связанным с содержанием животных в неволе, с научными сотрудниками, а те с радостью помогали пытливому, немного застенчивому юноше.
Незадолго до отъезда в зоопарке случилась беда — тяжело захворал потешный медвежонок Улан. Маленький, страшно исхудавший, он угасал буквально на глазах. Работники зоопарка делали все возможное, но зверенышу становилось все хуже и хуже.
— Придется усыплять, больше ничего не остается, — проговорил расстроенный директор зоопарка. Усманов, стоявший возле бокса, где на соломе, бессильно откинув голову, лежал и часто-часто дышал умирающий медвежонок, услышал разговор директора с сотрудниками зоопарка.
— Пожалуйста, отдайте зверя мне. Вместо зарплаты…
— То есть как — вместо зарплаты?! И зачем он тебе? Шкуру хочешь продать? Напрасно — ничего на этом не заработаешь.
— Я Улана вылечу. А деньги мне, пожалуйста, не платите, ведь медвежонок стоит дорого.
Директор пожал плечами:
— Заработанное ты получишь полностью. Мы нарушать трудовое законодательство не собираемся. А зверя так и быть забирай: мы его спишем по акту.
Директор еще что-то говорил, отдавал какие-то распоряжения, но Усманов не слушал, он съездил домой за одеялом, закутал медвежонка, как младенца, взял на руки и привез Улана в свой «зоопарк». Ехал на автобусе, прижимая к груди впавшего в беспамятство медвежонка, а сердце радостно стучало — медведя в коллекции Усманова еще не было…
Транспортировка особого труда не составила, напротив, «молодому папаше», как Эксонджона окрестили пассажиры переполненного автобуса, даже уступили место. Знали бы ехавшие с базара женщины, какого ребеночка везет этот высокий парень в старенькой тюбетейке!
Предстояла длительная борьба за жизнь животного. От пищи медвежонок отказывался, он настолько ослабел, что, очнувшись от бессознательного состояния, не мог шевельнуться, лежал совершенно без движения, только маленькие ушки чуть заметно вздрагивали. Усманов подоил козу, раздобыл у соседки соску, взял медвежонка на руки.
— Пей, Уланчик, пей…
Поместив медвежонка в клетку, уложив его на подстилку из мягкого, душистого сена, Усманов отправился в горы. Карабкался на крутые склоны, заглядывал в расселины скал, собирал лекарственные растения и травы. Вернулся затемно и, не отдохнув, принялся готовить настойку, варить отвар. Шесть недель возился с медвежонком — лечил, отпаивал козьим молоком, кормил с ложки манной кашей, в которую подмешивал сдобренное медом целебное снадобье. И труды увенчались успехом, Улан выздоровел.
Прошли годы, Улан стал громадным, могучим зверем — когда он вставал на задние лапы, головой упирался в потолок своей клетки. Добротная, она была сработана из толстых металлических прутьев, надежно сваренных, — удержать натиск такого гиганта непросто. Глядя на матерого медведя, вряд ли кто-нибудь мог подумать, что его вернули с того света, вырвав у «человечьей болезни» — воспаления легких, и сделал это простой человек в рабочей спецовке с обожженным солнцем лицом и добрыми карими глазами…