За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье

В тот день Улан столь же радостно поприветствовал своих знакомцев и, как обычно, получил от них причитающуюся ему порцию. Ухватив двумя лапами пирожок, медведь вкусно захрустел поджаристой корочкой и… взревел от нестерпимой боли — в глотку ему впился рыболовный крючок!

Обезумев, огромный зверь катался по дощатому полу, поднимая тучи пыли, расплющил в лепешку металлическую кормушку, попавшую под многопудовую тушу, опрокинул и сломал поилку; толстые прутья массивной решетки гнулись, как медная проволока, сотрясалась вся клетка, а стая затянутых в джинсы мерзавцев, хватаясь за животики, визжала от восторга — еще бы! Мишка-то, мишка — без музыки пляшет! Вот потеха!

Посетители зоовыставки, понятия не имевшие об истинной подоплеке случившегося, недоумевали — что произошло с мирным, добродушным Уланом? И диву давались, глядя на отчаянные прыжки и судорожные попытки медведя вытащить застрявший крючок. Но один паренек, видимо, о чем-то догадался и, вскочив на велосипед, помчался на автобазу.

Усманов смело вошел в клетку и тотчас же отпрянул к стене — обезумевший от боли медведь метнулся к нему, с силой ударился всей тушей о решетку, клетка затряслась, с потолка густо посыпалась пыль.

— Улан! Уланчик…

Усманов потрепал зверя по загривку, медведь встал на задние лапы, передними горестно обхватил оскаленную морду и стоял, раскачиваясь, как правоверный на молитве.

— Уланчик, Уланчик, нагнись. Нагнись же, мне не достать…

Медведь понял, неловко сел, задрал голову, возможно, так ему было чуточку легче. Усманов, засучив рукава, ухватил зверя за нижнюю челюсть, и тотчас раздался отчаянный женский крик:

— Не надо! Не надо!

— Надо! — Разжав медведю челюсти, Усманов всматривался зверю в пасть. — Отойдите все от клетки! Не мешайте работать!

Он долго не мог найти причину внезапно вспыхнувшей острой боли и все же наконец заметил торчащее вороненое жало. Но рыболовный крючок не так-то просто извлечь, он вонзается глубоко и удерживается с помощью специального ответвления, своеобразного стопора. Что же делать? Страстный рыболов Усманов знал, как трудно иногда снять с крючка пойманную рыбу. Что делать? Дергать или тянуть потихоньку?

Усманов дернул…

Выйдя из клетки, он вытер обильный пот и устало прислонился к стволу кряжистого шелковичного дерева. Позади тихонько рюхал и терся о решетку медведь, вдали галдели испуганные посетители выставки, не решаясь подойти ближе. Усманов постоял, бессильно уронив руки, затем, нашарив в кармане таблетку нитроглицерина, привычно смахнул ее с мозолистой ладони в рот, ссутулился и, волоча ноги, побрел к своему «Москвичу».

А местное хулиганье жаждало новых зрелищ, и вновь пошли в ход рыболовные снасти. На сей раз подонки применили прочнейшие щучьи и сомовьи крючки. В Сырдарье сомы в сотню килограммов не редкость, их ловят на толстые стальные крючья-тройники…

Сколько раз вытаскивал Усманов эти орудия пытки из щек, нёба, языка несчастного страдальца-медведя! И словно понимающий, что хозяин старается ему помочь, зверь не только не рычал, не проявлял малейшей враждебности, но даже и не шевелился, только лишь тихо постанывал, он верил вырастившему его человеку, верил и доверял и потому покорно переносил тяжелейшие муки. А человек очень рисковал, рисковал жизнью, безусловно, рисковал: страшные челюсти, мощные, способные уложить на месте быка лапы — все эти атрибуты своей власти зверь мог пустить в ход в любую минуту. — Весь могучий арсенал средств мог быть использован разом или по отдельности, а результат был бы лишь один… По словам очевидцев, настолько страшно было наблюдать за ходом этих операций, что люди не выдерживали и уходили, а женщины рыдали, умоляя Усманова не входить в клетку.

Но Усманов, невзирая на мольбы и увещевания, все же входил, входил столько раз, сколько требовалось для того, чтобы оказать бедняге Улану первую помощь. И что это была за помощь — примитивная, варварская: с некоторых пор Эксонджон, не имея возможности каким-либо образом прекратить акции негодяев, начал носить в кармане обыкновенные пассатижи, именно этот инструмент использовался при извлечении очередных рыболовных крючьев, которые «шутники» раз за разом всаживали, используя подбрасываемые лакомства доверчивому медведю. Усманов входил в клетку, и катающийся по полу от неимоверной боли Улан не только не набрасывался на Усманова, но и сразу же ложился на пол, покорно предоставляя человеку орудовать у него в пасти железными щипцами, он словно сознавал, что человек старается как-то ему помочь, облегчить его страдания, причиненные другими людьми.

И так продолжалось все лето, до конца августа, когда чаша терпения местных властей наконец переполнилась и милиция поймала отъявленных мерзавцев. Мучения Улана прекратились. Улан поправился, окреп, шерсть к зиме отросла гуще, отливала в скупых солнечных лучах бронзой. По-прежнему медведь привлекал всеобщее внимание, вызывая удивление и восхищение своим внушительным видом. Но это был уже не тот тихий и мирный Уланчик, так любивший играть с детьми, — жестокие страдания, выпавшие на его долю, не прошли бесследно, они оставили черный осадок в медвежьем сердце. Внешне Улан остался таким же, каким и был, неповоротливым, медлительным увальнем, однако глубоко посаженные маленькие глазки зверя смотрели на людей угрюмо и все чаще и чаще загорались холодным огнем.

А возле клетки по-прежнему клубилась толпа, с утра и до вечера здесь грудились посетители, множество ребятишек разглядывали медведя, окликали его по имени; зверь равнодушно дремал. Впрочем, так только казалось, и, когда какой-то малыш протянул Улану конфету, мгновенно наступила развязка — ручонка осталась на полу, в судорожно сжатом замурзанном кулачке торчала злополучная конфета…

Рука дающего!

По городу вихрем пронеслась буря: убить медведя! Уничтожить!

Не стану рассказывать, как трудно было Усманову погасить разбушевавшиеся страсти, только убийства он не допустил. Да и виноват ли Улан?

Путешествуя по Таджикистану, я не раз слышал от разных людей рассказы о человеке, который держит у себя дома всевозможных животных. Утверждали также, что человек этот умеет разговаривать с животными, знает их язык, а они его понимают и любят. Эти рассказы я слышал в столице республики Душанбе, нечто подобное мне поведали в Кулябе, Гарме и других городах и селениях Таджикистана, в частности в высокогорном кишлаке Вешаб, расположенном в нескольких десятках километров от города Айни. Постепенно выяснилось, что интересующий меня человек живет в Ходженте. Там мне и удалось его разыскать.

Многие из тех, кто рассказывал мне об Усманове, подчеркивали, что он обладает некими особыми качествами — даром внушения, умением гипнотизировать животных, влиять на их поведение. Все эти черты придавали таинственному незнакомцу особое очарование и вызывали жгучее желание поскорее с ним встретиться.

Я гостил у Эксонджона Усманова неделю. Все это время он рассказывал о своих питомцах и очень скудно и нехотя о себе. Потом мы поехали на Чумчук-Арал, и я своими глазами увидел, какое радостное смятение и переполох вызвал своим появлением у обитателей постоянной зоовыставки Усманов.

Я, конечно, спросил Эксонджона, владеет ли он тайнами гипноза, Усманов усмехнулся:

— В молодости нечто подобное действительно было. Человек выполнял то, что я ему мысленно приказывал. Приказания были несложными — подойти к столу, подвинуть стул, поднять с пола упавший гвоздь и так далее. Узнав о моих способностях, друзья попросили меня пошутить над одним нашим общим приятелем. От меня потребовали внушить этому человеку, будто он находится на берегу реки, на пляже. «Пускай разденется и пройдет по улице нашего кишлака в чем мать родила». Мне это сделать было нетрудно, но стало жалко «подопытного»: что скажут его жена и дети, если глава семейства будет выставлен на всеобщее осмеяние? И я свою задачу упростил — оставил испытуемому трусы и майку. Затея удалась, но, видя растерянность разыгранного товарища, я поклялся никогда не пользоваться этими своими способностями и применяю их только по отношению к животным. Возможно, мне удается иной раз что-то им внушать, именно поэтому они меня понимают и слушаются. А быть может, во мне давно, как говорится, перегорело и никакой я не гипнотизер, не экстрасенс, просто занимаюсь всю жизнь животными, вот и приспособился к ним, а они в свою очередь ко мне. Животные, возможно, поддаются внушению, а быть может, это мне только кажется, просто животные меня любят, привыкают, привязываются ко мне, я же люблю их всех. Всех…