За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
И Рыська не ошибалась: своенравный, злой кот к чужим людям относился с недоверием; завидев на кордоне посторонних, раздраженно подергивал хвостом и даже выкормившего его деда Степана переносил с трудом. Кто-то сказал, что кошки терпят человека как приложение к мышам, не берусь утверждать, что это так, не берусь и оспаривать данное суждение, но похоже было, что Циклоп — так звали одноглазого кота — своим поведением наглядно это подтверждал.
Циклоп считал себя местным властелином, за всю жизнь не встретив со стороны обитателей лесного кордона какого-либо сопротивления. Собак он не боялся, смирную лошадку и домашнего кота в грош не ставил, даже деда Степана изволил замечать лишь тогда, когда тот давал ему что-нибудь вкусненькое. Окрестный лес был в полном его распоряжении, мыши на кордоне
И вдруг появляется какая-то образина с кисточками на ушах, бесцеремонно вторгается на его законную территорию и ведет себя так, словно все здесь ей принадлежит. Возмутительно! Придется навести порядок!
Циклоп терпеливо ждал подходящего момента — затевать свару при свидетелях не хотел, инстинктивно предвидя заступничество двуногих: дед Степан в этом отношении был суров, распри между своими питомцами пресекал самым решительным образом, под горячую руку мог и метлу в ход пустить, такое бывало, поэтому кот выжидал, бесясь от того, что Рыська его упорно игнорирует.
Однажды Циклоп все же улучил удобный момент: дед Степан косил на поляне траву, я сидел за столом и писал, а Рыська, растянувшись во всю длину, нежилась под ласковым солнышком. Убедившись, что реальной опасности нет и ему никто не помешает, Циклоп, нервно подергивая хвостом, занял исходную позицию для атаки, напрягся перед броском, и его единственный глаз вспыхнул злобным огнем.
Мне из окна были хорошо видны маневры Циклопа, сперва я решил, что он крадется к какой-нибудь незадачливой птахе, собирается ее изловить, но вскоре понял, что кота интересует вовсе не птица: неужто же он рискнет напасть на рысь?
К вящему моему удивлению, Циклоп рискнул, поскакал галопом, выгнул спину дугой, распушился, хрипло заорал: «Я-а-ууу!» — и, ничтоже сумняшеся, схватил Рыську за шиворот. Рыська вскочила на ноги и легко стряхнула нападавшего, кот снова прохрипел свое: «Я-а-ууу!» — и бросился вперед, но получил такую оплеуху, что отлетел как мячик. Преодолев расстояние одним прыжком, Рыська влепила коту вторую плюху, третью, быстро-быстро заработала лапами, привстав на задние ноги, чем-то напоминая атакующего боксера. Ловкая, сильная Рыська не только отбила нападение, но и, в свою очередь контратаковав противника, привела его в состояние, именуемое в боксе «состояние гроги», проще говоря и опять-таки используя боксерскую терминологию, кот «поплыл». Шок!
Наступило короткое затишье, оглушенный котяра сверлил Рыську своим единственным оком, горевшим дьявольским огнем, мужское достоинство не позволяло ему признать свое поражение: я же был наслышан о его похождениях — Циклоп слыл стойким бойцом.
Стряхнув вызванное шоком оцепенение, кот с истошным криком «Я-а-уу!» вновь ринулся в атаку, но получил такую трепку, что, вмиг утратив весь свой воинственный пыл, постыдно бежал с поля боя. Да не тут-то было — от рыси не убежишь! Самоуверенный Циклоп мог бы юркнуть под дом, где был недосягаем, более крупная Рыська в отверстие, ведущее в подвал, пролезть при всем желании не смогла бы; но кот бросился в конюшню, ворвался в распахнутые настежь ворота. Рыська последовала за ним, кот пулей вылетел во двор, роняя приставшие к шерсти соломинки, кинулся было в лес, но рысь бросилась наперерез, и тогда Циклоп совершил непростительную ошибку — вскарабкался на росшую во дворе ель и оказался едва ли не на самой макушке. Удивленная ловкостью и проворством противника, Рыська остановилась под деревом, а Циклоп, вообразив, что он в безопасности, обнаглел до того, что спустился пониже, прошел по толстому суку, нависшему прямо над находившейся под деревом рысью, и, торжествуя победу, проорал свое «Я-а-уу!».
Ох напрасно радовался он, ох напрасно! Изящным прыжком рысь взлетела на дерево и очутилась на том же суку в каких-нибудь двух метрах от обескураженного Циклопа.
«Как?! Эта несносная тварь может лазать по деревьям?!» —
мог бы воскликнуть кот, обладай он даром речи. Впрочем, возможно, он высказался бы как-нибудь иначе. Однако Циклоп говорить не умел, он зашипел и медленно попятился назад, отходя от ствола все дальше и дальше, а Рыська, тоже не спеша, пошла за ним, возможно, она даже в это время по-своему злорадно улыбалась, предвкушая интересное зрелище. Хотя не исключено, что в действиях кота был определенный расчет: соперники в разных весовых категориях, рысь куда тяжелее, а сук гнется, вот-вот сломается. Быть может, Циклоп заманивал Рыську, надеясь вовремя перескочить на другой сучок?..Но вот движение сторон еще более замедлилось, шажки стали короче, и наконец Циклоп понял, что дальше отходить опасно. «Я-а-уу! Я-а…» — не докричав, кот сорвался и упал, но, верткий и ловкий, как все его сородичи, сумел перевернуться в воздухе, зацепиться за ветку, перескочить на другую и соскользнуть по стволу дерева вниз. Ощутив под ногами твердую почву, кот опрометью бросился к дому и, оставляя клочки рыжей шерсти в трещинах досок, которыми был обит фундамент, втиснулся в узкий рукав вентиляционного отверстия, где и скрылся в спасительной темноте. И вовремя, Рыська уже была тут как тут.
Урок пошел впрок, Циклоп смекнул, что и на него теперь управа найдется. Скрепя сердце примирился кот с этим неоспоримым фактом и старался отныне держаться от рыси подальше: «По деревьям лазает лучше всякой кошки! С этой кикиморой связываться — себе дороже…»
С каждым днем все явственнее ощущалось дыхание осени. Я продолжал работу над книгой, работалось хорошо; бродил по пламенеющему золотом и багрянцем лесу, наблюдал за птицами, белками, собирал грибы. Прогуливался не один, компанию мне составляла Рыська, изучавшая лес с еще большим интересом.
Рыська выросла, стала очень красивой, по лесу передвигалась не так, как прежде, пугливо озираясь, то и дело приседая на задние лапы, теперь она ничего не боялась, держалась уверенно и спокойно. Порой Рыське надоедало носиться по лесу, она прыгала мне на руки, перемещалась на шею и безвольно повисала, опустив лапы к земле, издали напоминая шалевый воротник или красивый пушистый шарф. Великолепным был этот живой шарф — мягким, нежным и теплым, хотя и достаточно весомым. Дед Степан, встречая нас во дворе, недовольно теребил кудлатую бороду:
— Обнаглела! Вконец обнаглела! Где это видано, чтобы скотина на хозяине ездила?
Вечерами мы сидели у гудящей плиты, дед сшивал просмоленной дратвой ветхую упряжь или что-нибудь мастерил — бездельничать не любил; Рыська привычно висела на моих плечах, я почесывал ей за ухом, гладил пушистую, шелковистую шерстку: о чем думает сейчас это создание?
Сам же я думал о предстоящем отъезде: очень скоро приятная, беззаботная жизнь закончится и вновь придется окунуться в городскую круговерть, дышать уличной гарью и копотью, а главное, придется проститься с Рыськой — везти ее в город нельзя. Дед Степан, понимая мое положение и состояние, не однажды об этом заговаривал, предлагая оставить Рыську на кордоне, но я противился, сознавая, однако, что старик прав — держать взрослую рысь в московской квартире я не могу, тем более что предстоят командировки, а рысь приятелям на недельку не подкинешь. Кроме того, свежа в памяти была и медвежья эпопея. Что ж, придется расстаться с Рыськой, ничего не поделаешь, расстаться, конечно, не навсегда — будет повод почаще навещать деда. Дед Степан уговоры не прекращал, и в конце концов я согласился — выхода не было…
Расставание было грустным для всех — дед, живший на кордоне бобылем, сетовал на свою одинокую старость, я, оглядывая кряжистого лесника, уверял, что он еще потопчет землю, что увидимся, и не раз. Рыська, Бог знает как, что-то чувствовала, была необычно тихой, присмиревшей, я жалел их обоих, и уезжать решительно не хотелось. Очень не хотелось…
Я вынес на крыльцо свои вещи, дед запряг лошадку, махнул рукой, приглашая сесть в телегу, на заботливо положенную охапку душистого сена, а Рыська вдруг прыгнула мне на руки, повисла на шее, как бывало. Я погладил ее, потрепал по холке и хотел снять, но Рыська, обхватив меня мягкими лапами, прижималась, не отпускала…