Забавы Палача

Фицдуэйн почувствовал, что его кто-то держит. С некоторым трудом он высвободился из объятий гигантского растения в кадке, чьи ветви напоминали щупальца осьминога, усеянные колючками. Он уже начинал досадовать на привычку швейцарцев разводить в жилых домах тропические джунгли.

Фон Граффенлауб принялся знакомить его с квартирой: в его манере ощущался спокойный профессионализм опытного торговца недвижимостью. Однако некоторые детали его поведения показывали, что он чувствует себя здесь как дома.

Квартира была обставлена с удобством, граничащим с роскошью, однако в основном мебель была подобрана так, чтобы ее достоинства не бросались в глаза. Единственным исключением была спальня, предназначенная для хозяина: пол здесь устилал толстый белый ковер, в центре стояла королевских размеров кровать с черными шелковыми простынями, а в потолке над ней находилось зеркало.

— Очень уютно, — сказал Фицдуэйн.

Комната, которая прежде, видимо, служила гостиной, была превращена в великолепно оборудованный кабинет. Вдоль одной стены тянулись набитые книгами полки. Другую занимали наглядные пособия. В неглубокой нише, за ширмой, прятался телеэкран; рядом с ним висела затянутая материей доска с картами и схемами, которые удерживались на ней при помощи магнитов. Среди прочих здесь были карты Берна и Швейцарии. Мебель была современной и, судя по ее основательности и продуманному дизайну, далеко не дешевой. К рабочему столу примыкал стол для совещаний — вместе они образовывали букву Т. Стулья из нержавеющей стали и черной кожи представляли собой последнее слово в эргономике: их сиденья и спинки можно было поворачивать и наклонять как угодно, подстраивать на любую высоту, чтобы обеспечить правильную осанку сидящего.

Дверцы стенного шкафа были раскрыты и являли взору полный набор средств деловой коммуникации: здесь стояли еще несколько телеэкранов — один из них для связи с финансовой службой “Рейтере”, — телекс, высокоскоростной факс, мощный радиоприемник, диктофон и фотокопировальное устройство. Под персональный компьютер была выделена особая передвижная тележка.

— Телефон? — спросил Фицдуэйн; о чем-то ведь наверняка забыли. Он вспомнил карикатуру в “Нью-Йоркере”:

“Знаешь, Глебов, умников нигде не любят”.

Фон Граффенлауб нажал спрятанную под столом кнопку. Отодвинулась специальная панель, и под слабое гудение электромотора наружу выехал столик с телефоном, оснащенным всеми мыслимыми вспомогательными устройствами. Адвокат показал на одно из них.

— Это магнитофон для записи разговоров на пленку, — заметил он.

— Очень удобно, — вежливо отозвался Фицдуэйн. Они перешли в кухню. Шкафчики, двухдверный холодильник и огромная морозильная камера ломились от продуктов. В примыкающей к кухне кладовой рядами лежали бесчисленные бутылки с красным вином. Как полагается в Швейцарии, все они были покрыты пылью.

— Белое вино в подвале, — сказал фон Граффенлауб. — Он же служит и бомбоубежищем на случай ядерной войны.

Фицдуэйн чуть не рассмеялся. Он изучал этикетки на бутылках. В большинстве вина были марочные, из самых знаменитых виноградников.

— Бомбоубежище — это уж слишком.

— Обычное дело, — сказал фон Граффенлауб. — Такие бомбоубежища или ходы к ним есть почти во всех швейцарских домах. Без этого в строительстве не обходятся уже много лет.

Экскурсия продолжалась. Ванная блистала чистотой, словно операционная. К биде без марлевой повязки и белого халата и подойти было страшно. Унитаз был оснащен электронным приспособлением для спуска воды. Фицдуэйн потрогал туалетную бумагу: мягкая, как пух. Те, кто обустраивал эту квартиру, не упустили ни одной мелочи.

В гостиной было светло и просторно. Раздвижные стеклянные двери вели на веранду. Полкомнаты занимала ультрасовременная угловая софа. Она была обита мягчайшей кожей — такой мебели Фицдуэйн никогда еще не видел. Он уселся на продолговатый диванный валик и вытянул ноги. Кожа была податливой, теплой на ощупь.

Фон Граффенлауб устроился напротив него в какой-то конструкции из ремней, блоков, кожи и стали — она лишь отдаленно напоминала кресло, но явно казалась адвокату весьма удобной. Он вынул из укромного местечка на полу “дипломат”, положил его на колени и повернул колесики двух цифровых замков. Послышались два мягких щелчка — с таким звуком срабатывают лишь безупречно отлаженные механизмы.

— Это специальный портфель, — сказал он. — Его надо открывать не раньше чем через тридцать секунд после того, как отскочат защелки, иначе будут неприятности. Слезоточивый газ, краска, сирена, пружины в лицо — короче говоря, вам не поздоровится.

— Чья это квартира? — спросил Фицдуэйн.

— Ваша.

Фицдуэйн поднял бровь.

— Недурно.

Фон Граффенлауб негромко рассмеялся. Глубоким, сочным, заразительным смехом. Пускай в изображении Врени он и выглядел безжалостным капиталистом, но Фицдуэйн определенно начинал чувствовать к нему симпатию. Впрочем, симпатия и доверие — вещи разные.

Эрика фон Граффенлауб подтянула к себе колени и раздвинула их. Ее руки вцепились в мокрую от пота простыню. Она на миг закрыла глаза, ожидая, пока его губы и язык приникнут к заветному месту. Сначала она почувствовала тепло его дыхания; потом он легонько коснулся ее клитора кончиком языка. Она ждала, стараясь лежать абсолютно неподвижно, а медленная, невероятно медленная ласка все продолжалась. Ее дыхание постепенно учащалось, но минуты шли, а она лежала почти без движения: о том, что бушевало внутри нее, можно было догадаться лишь по легким случайным судорогам.

Этой игре научил ее он. Он любил дразнить, возбуждать, оттягивать кульминацию. Понемногу физическое наслаждение становилось таким острым, что его невозможно было долее сдерживать, — и на один бесконечно драгоценный миг захлестывало ее целиком, подавляло все остальное, превращаясь в самую суть существования.

Давление его языка слегка усилилось. Теперь он вошел в ритм, известный, пожалуй, только ему и ей. Он стиснул ее груди, теребя пальцами напрягшиеся соски. Вдруг она потеряла контроль над собой. Ее тело выгнулось и сотряслось, она сжала бедрами его голову. Дрожа, она мяла руками его плечи, потом вцепилась в его затылок, стараясь притянуть к себе еще ближе.

— Ну же! — крикнула она. — Сделай мне больно!

Он крепко сжал ее груди, сдавил соски — резкая боль контрастировала с волнами наслаждения, которые прокатывались по всем клеточкам ее тела, будоражили каждое нервное окончание. Она закричала в экстазе, когда наступил оргазм, и закричала снова, когда он выпростался из-под ее ног и грубо, с силой вошел в нее.

Потом, когда все было кончено, она сидела на кровати, скрестив ноги, и смотрела на свое отражение в тонированном зеркале. Она взяла свои груди руками и легонько сжала их. Они были покрыты синяками, болезненно отзывались на прикосновение, но сейчас это было почти приятно.

— Я все думала об этом ирландце, — сказала она.

— Не беспокойся, — ответил человек с золотыми волосами. — Все под контролем.

— Нет, — сказала она. — За всем уследить нельзя. Так не бывает.

— Ты волнуешься? — спросил он, стоя перед ней. Она подумала, как этот человек силен и опасен — он внушал ей почти благоговейное восхищение. Она приподняла на ладонях его половые органы. Яички были тяжелые. Член уже начал набухать снова. Она коснулась его головки языком.

— Нет, — сказала она, — но он такой симпатичный. Я хочу переспать с ним, прежде чем его убьют.