Зачарованное озеро
Шрифт:
в кулаке, с любопытством огляделась:
— Здесь у вас прямо-таки город... А у нас одни балаганы разборные из досок да шатры...
— Столица королевства, — сказал Тарик не без гордости, хотя его собственной заслуги в том не было ни малейшей.
Все на ярмарке возведено на долгие времена из камня и кирпича, все здания с черепичными и жестяными крышами — и торговые ряды, и лавки, таверны, балаганы лицедеев и шутов. Когда ярмарка отшумит, весь год до следующей место это будут старательно оберегать сторожа, причем с собаками, — и уж они, получая немалое жалованье от управы, бдят со всем прилежанием, так что и дверной ручки не пропадет, ни одно оконное стекло не разобьют. Большую денежку получает ратуша от податей и прочих денежных ручейков, ярмарку-кормилицу беречь надо...
Бросив
Навстречу степенно шагал не кто иной, как Хорек — с бляхой Аптекаря, с приклеенной бородой, плохо сочетавшейся колером с волосами. Такое строгое темное платье как раз Аптекари и носят, но Хорек на них похож как обозная кляча на лихого хусарского жеребца. Степенная походка и осанка плохо удаются, вертит головой, так и стрижет исподлобья взглядами, которые ему представляются зоркими и бдительными, а на самом деле смотрится бездарным лицедеем из самого убогого балаганчика. Дело ясное: снова болтается переряженным в надежде поймать «сквознячника», что ему никогда не удавалось...
С досады, что и здесь приходится лицезреть эту ублюдочную достопримечательность улицы Серебряного Волка, Тарик даже сплюнул под ноги.
— Что это ты? — спросила Тами. — Так вроде все красиво кругом...
— Погоди, сейчас расскажу... — сказал Тарик сквозь зубы.
Он уже усмотрел кое-что интересное: когда кто-то смотрел Хорьку в спину, начинал хихикать в кулак, а то и открыто ухмыляться. Причина обнаружилась сразу же, когда Хорек прошел мимо (все же царапнув подозрительным взглядом Тарика и явно окинув раздевающим взглядом Тами). Тарик и сам прыснул в кулак: на спине у Хорька пониже воротника пришпилен булавкой со стеклянной головкой лист бумаги, а на нем большими корявыми буквами выведено жирно-черным плотницким карандашом: «Ета дурной тихарик, в попу жульканый». Ну, всем ясно: ярмарочные жулики, народ битый и хваткий, Хорька разоблачили (может, видели раньше и знали, кто он такой) — и малость поиздевались при полной безнаказанности: ищи-свищи их потом... Так и будет болтаться с позорной бумажкой на спине, пока на него не обратит внимание Стражник. Очень может быть, и не станет объяснять Хорьку, что у того на спине пришпилено: служба на ярмарке у Стражников легкая, необременительная, то и дело подворачивается оказия шустак-другой урвать, и такие, как Хорек (он не один такой болван), им против души...
— А у него борода фальшивая, — сказала Тами. — Возле уха кончик отклеился...
— Тоже заметила? — фыркнул Тарик. — Ну да, ничего толком делать не умеет, придурок...
— А что это за шут?
— Еще успеешь насмотреться, — сказал Тарик ухмыляясь.
И кратенько рассказал, с кем судьба свела, — промолчав про грязные шалости Хорька с девчонками при первой возможности и, конечно, ни словечком не упомянув, как подглядел за ним в его доме.
— Гнусь какая, — сказала Тами. — У нас в Гаральяне таких уродов нет — ну, разве что в больших городах, так их по пальцам пересчитать можно. А в местах поглуше и подальше, вроде моего Калентара, если и заведется такой вот — долго не протянет, обязательно с ним приключится что-нибудь невеселое: или с пьяных глаз утопнет в каком-нибудь бочаге, или черепицу с крыши ветром сдует прямехонько по темечку, или норовистая лошадка копытом припечатает...
— Интересно вы живете, — сказал Тарик не без зависти.
— Это Гаральян, — ответила Тами не без гордости. — У нас в некоторых смыслах жизнь гораздо незатейливее, не привыкли люди по любым пустякам по властям бегать и очень многое решают по негласкам... — В ее голосе послышалась непритворная грусть: — У вас тут все иначе, в чащобах каменных...
— Не нравится у нас? — осторожно спросил Тарик.
— Ну, не так чтобы уж очень... Ушца ваша мне нравится: и нету столько камня, не давит, и рядом, за околицей, такой простор... Ты мне потом покажешь окрестности? Говорят, леса к самым домам подступают, и речка течет...
— С превеликим
удовольствием, — сказал Тарик. — Дни сейчас каникулярные, с утра повозишься в огороде — и можно гулять хоть до заката, все окрестности обойти... Завтра же сходим на речку, идет?— Идет, — с улыбкой согласилась Тами.
Душа у Тарика ликовала и пела. Он ничегошеньки не предлагал, боялся нарваться на отказ, но словно бы само собой все устроилось, и коли уж Тами согласилась гулять с ним по окрестностям, это может иметь только одно толкование (и приятнейшее!). Вряд ли в Гаральяне другие обычаи касаемо встреч с девчонками — все точно так же, а значит, больше не нужно себе талдычить, что ничего не решено. Пусть согласие на дружбу и не выражено словесно — частенько все устраивается и без прямых словес...
И все же он спросил осторожно:
— А как твой дядя посмотрит, если ты будешь гулять со мной по окрестностям день напролет?
— Спокойно посмотрит, — заверила Тами. — Я уже большая, в моих годочках кой-где по окраинам, где жизнь бесхитростная вовсе уж, и замуж выходят. Понятно, если жених уже самостоятельный, может семью содержать. — Она посмотрела лукаво: — Конечно, если кто-то меня попытается обидеть, дядя ему отрежет уши, а то и еще что-нибудь... Но ты ведь не собираешься меня обижать?
Есть сильное подозрение, что игривые политесные разговоры с девчонками в Гаральяне точно такие же, как в Арелате. И Тарик расхрабрился:
— А поцелуи за обиду не считаются?
— Если девушка согласна — тогда, конечно, не считаются, — Тами смешливо смотрела на него, склонив голову к плечу, ее улыбка и тон еще раз доказали: иные гаральянские обычаи ничем не отличаются от арелатских, девчонки точно так же знают толк в политесных игривостях. Тарик недолгое время пребывал в нерешительности. Вроде бы подходящий случай завести разговор об этих обычаях, узнать, как тамошние мальчишки и девчонки дружат, гуляют, встречаются (и, не переходя некую черту, — как далеко заходят, какие у них излюбленные места для прогулок и прочего времяпровождения парочек). Что-то ему подсказывало: Тами охотно поддержит такой разговор и обижаться ни за что не будет — озорные взгляды и улыбки о том говорят.
После недолгого раздумья он все же решил не гнать лошадей, не углубляться в игривости, пусть вполне политесные, — все и так шло отлично. Показал Тами еще одну достопримечательность ярмарки, о которой узнал в прошлом году. На вид самая обычная таверна, небольшая, даже вывеска имеется: «Осенний ветерок». Вот только в отличие от всех прочих таверн, сколько их ни есть, ворота затейливой чугунной ограды наглухо закрыты, как и калитка, а по двору вроде бы праздно слоняются, а на деле бдительно несут стражу дюжие хмурые молодцы в одежде слуг из небогатого дома, и все окна тщательно задернуты занавесками, изнутри не слышно ни музыки, ни веселого гомона гуляк. Кажется, что там нет ни единой живой души, но обстоит как раз наоборот...
Сюда всякий раз съезжались хозяева столичных денежных домов, чтобы потолковать о делах с иноземцами и приезжими со всего королевства. В покое и уюте, без капелюшки крепких напитков здесь обсуждают потоки могучих, невидимых окружающему миру денежных рек — говорят о тех, что уже есть, и намечают течение новых. Умопомрачительная денежка там крутится-вертится — причем не в виде звонкой монеты, а в облике негромких слов и бумаги...
Тами ничуть не заинтересовала эта достопримечательность — как, впрочем, и Тарика. Он уверенно держал путь к гораздо более интересной и как нельзя лучше годившейся для свиданки с красивой девчонкой цели — лучшей на ярмарке кондитерской лавки под открытым небом.
Вычурная чугунная решетка на высоком кирпичном фундаменте окружала обширный кусок земли, поросший невысокой «железной травкой» — самой прочной и неприхотливой на этом свете травой, которую хоть год напролет могут топтать тысячи ног, а она не завянет и не сомнется, зеленеть будет как ни в чем не бывало, словно и впрямь сделана из железа. Там стояло множество добротно сколоченных столиков, рассчитанных на любые компании, от двух человек до дюжины. Занято этак с три четверти, и Тарик, к своей радости, издали увидел несколько пустых столиков — тех, что как раз предназначались для парочек.