Загадочная душа и сумрачный гений

В приемном покое с великокняжеской четой почтительно поздоровались адъютанты Михаила, которые до этого о чем-то между собой оживленно толковали в полголоса. После чего старшая сестра отделения, по лицу которой можно было прочесть, что после явления в больничных коридорах Обуховки брата Императора, удивить ее может разве что прибытие Папы Римского на ковре-самолете, отвела, оставивших свою верхнюю одежду в вестибюле, Сергея и Эллу в палату к "выздоравливающей девице Десницкой".

Катюша выглядела уже довольно сносно, на щеках у нее даже играл легкий румянец. Хотя и было не ясно, что больше способствовало его появлению, - крепкий организм молодой девушки, способный давольно быстро перебороть последствия даже серьезных ранений, или же ее смущение от внимания и участия столь высокопоставленных особ.

В тот момент, когда в палату вошли новые посетители, Катюша довольно оживленно беседовала с сидящей рядом с ней молодой, изящной дамой, по-видимому, подругой Десницкой. С другой стороны кровати, на стуле сидел принц Чакробон, с благоговением держа в своих руках правую руку Екатерины. Один из больничных столиков украшал огромный букет алых роз, и было без лишних рассуждений понятно, кто именно с ним сюда прибыл. А у окна о чем-то своем полушепотом переговаривались трое: незнакомые Сергею и Элле молодые мужчины, - один в форменном студенческом мундире, второй в форме капитана ИССП, и возвышавшийся над обоими своими собеседниками чуть ли не на голову, Государь Регент, Великий князь Михаил Александрович.

Едва увидев вошедших, капитан опричников с коротким поклоном в адрес Эллы и Сергея поставил возле изголовья выздоравливающей еще один стул, жестом пригласив Великую княгиню присесть и присоединиться к разговору с Екатериной.

"Умно, ловко и галантно, - отметил про себя Великий князь, покосившись на свою недееспособную пока руку, покоящуюся на перевязи, - Видимо, это и есть тот самый Василий Александрович Балк. Вот уж, как говориться, где бы было встретиться..."

Глава 8. Мотылек в улье стальных пчел.

Март 1905-го года, Рязань - Варшава, хоф-экспресс кайзера Вильгельма

II

"Пройсен"

– И все-таки, Михель, военная медицина - штука весьма практичная, - задумчиво протянул Вильгельм, кое-как натянув рейтузы и с трудом застегивая клапан одной рукой, - мои обожаемые господа лейб-медики, ради одной-единственной инъекции в зад, заставляют обязательно переодеться в исподнее и возлечь на ложе. Да еще после всего полученного удовольствия минут двадцать встать не дают. С Вами же, мой дорогой, не в пример проще! Подойти к столу, спустить штаны, повернуться...

Бац! И все готово!.. Кстати, это просто моя задница попривыкла, или Вы к ней так приноровились, но я уже пятый раз совершенно не чувствую первый момент укола!

– Все дело в иглах, Ваше величество.

– Вот как? И что же в них у Вас такого удивительного?

– Заточка. Дело в том, что когда мы недавно общались с моими друзьями по экипажу "Варяга", я обмолвился, что мне очень неприятно причинять Вам дополнительную боль своими уколами. И тут, совершенно неожиданно, Василий Балк заставил меня показать ему иглу от шприца. Я принес, естественно, хоть и не понял смысла этой просьбы...

– Балк, это тот отважный офицер морской пехоты?

– Да-да, тот самый, которого Вы, Ваше величество, соизволили удостоить столь высокой награды, что об этом все наше офицерство два дня только и судачило.

– Но согласитесь, разве такой выдающийся храбрец ее не достоин?

– Что Вы, Экселенц, у меня и в мыслях не было сомневаться в справедливости Вашей беспристрастной оценки...

– Вот, то-то же, - усмехнулся Вильгельм, слегка погрозив Вадику пальцем, - Знаю я вас, ревнивцев. Мои тоже дулись по этому поводу. Так и что там, с иголкой?

– Василий Александрович рассмотрел ее острие в увеличительное стекло, а потом полез к себе в чемодан. Как оказалось, он вез из Японии два потрясающей выделки самурайских меча, но не только их. У него при себе оказался еще и набор из 22-х точильных камней и страшно замысловатая инструкция по их применению для точки клинков этих катан. То, что наш капитан Балк по части разного режущего и стреляющего смертоносного железа, человек увлекающийся, я знал. Но чтобы до такой степени...

Короче говоря, он кроме этих разноцветных камушков, достал еще какие-то пасты, бархотки и прочие аксессуары, прогнал меня и остальных собеседников, чтоб не мешали, а через полчаса выдал мне из пяти мною принесенных, четыре заново отточенных иглы. Пятая не получилась, и он ее выбросил. Продемонстрировал же он мне качество новой заточки весьма своеобразно. На своей собственной руке. Падая с высоты лишь нескольких сантиметров над кожей, иголка вошла в тело, да так и осталась торчать.

– Не удивительно. Ведь если бросить газовую шаль сверху на хорошо отточенный японский клинок, она будет разрезана им пополам. Я как-то видел такое собственными глазами. Надо будет его поблагодарить. Как говорится, мелочь, но приятно... Михель, так сколько еще Ваших деликатных покушений на мой зад, я должен буду вытерпеть?

– Сегодня вечером. И еще дважды завтра, Ваше величество.

– А после?

– После? Надеюсь, что в обозримом будущем при некоторой осторожности Вашего величества в отношении к погоде, мои услуги Вашему величеству больше не понадобятся. Чуть позже я смогу снабдить ваших медиков этим препаратом, так что...

– Так что, Вам не терпится от меня сбежать, мой дорогой доктор? Не так ли?

– Бог с Вами, Ваше величество! Разве я способен на столь черную неблагодарность за те благословенные, неповторимые часы откровенных бесед, которыми Вы меня, Вашего покорного, недостойного слугу, соблоговолили удостоить. Просто, как лечащий врач, я уже вторые сутки наблюдаю вполне положительную динамику Вашего выздоровления, посему и счел возможным...

– Михель. Хватит поясничать, в конце концов. Мы же договорились, что тет-а-тет мы говорим совершенно свободно...

Вы мне нужны! Я хочу обсудить с Вами содержание документов, что были переданы мне через Вас моим августейшим кузеном, и с которыми я, наконец, вполне ознакомился.

– Простите, Экселенц. Но разве мне положено...

– Ну, хватит уже. Мой дорогой Пауль, Ваш дружок и собутыльник, достаточно много порассказал мне о Ваших талантах и кругозоре в вопросах, меньше всего относящихся к сфере деятельности эскулапа. Да, и в самом деле, не думаете же Вы, что у меня тут совершенно некому всадить шприц в императорскую ягодицу!?

– Значит, все-таки, с Вашей стороны это была ловушка, Экселенц? Возможно, что и ухо у Вас во второй раз не разболелось вовсе, да?

– Нет. Ухо на самом деле здорово болело.

– Слава Богу, как ни отвратительно говорить такое о болезни. Поскольку применение этого препарата до сих пор дело рискованное, о чем Вы прекрасно знаете и...

– Знаю. Да и не собирался я никого "ловить". Что за нелепица такая! Просто Гинце давно уже информировал меня о том, что по его скромному мнению, многое в повестке дня совещаний по флотским делам у царя, появилось явно не без Вашего персонального участия. Ни за не поверю, что Вы не поняли, что наш Пауль человек наблюдательный и рассудительный, - С этими словами Вильгельм подошел к своему бюро, открыл один из ящичков, и, достав оттуда пару листков бумаги, неторопливо, что говорится "с чувством, с толком, с расстановкой" зачитал следующее: