Заговор по-венециански

— Сегодня остров Марио под наблюдением. Работают камеры дальнего и ближнего обзора. Стоит кому-нибудь на острове хотя бы сплюнуть в лагуну, мы человека берем на заметку, а плевок — на анализ. Завтра трясем с экспертов отчеты по всем направлениям. — Он обращается к Рокко, Валентине и Тому: — Затем снова собираемся здесь и слушаем рассказ об этрусках. Вы, Том, сможете удовлетворить свое любопытство, отыскав сатанистов и выяснив: может, это коммерсанты, которые просто устроили себе костюмированный праздник, или же настоящие дьяволопоклонники. Пока же — всем спать.

Capitolo XLV

Гетто-Нуово, Венеция 1777 год

В глазах Эрманно блестит отраженное пламя свечей, пока он разглаживает эскиз на столе, за которым трудились еще деды и прадеды.

— Монах, говоришь? Простой монах отдал тебе этот рисунок?

Эфран снимает новенький зеленый камзол, богато расшитый золотыми завитками, и вешает его на спинку стула, который старше самого Эфрана.

— Монах из ордена бенедиктинцев. В черной робе и с выражением чистейшей невинности на лице. Он с острова Сан-Джорджио.

Друг Эфрана проводит пальцами по рисунку, словно так надеясь раскрыть его тайну.

— Эта вещь восхитительна. Думаешь, она — собственность монаха? Или он украл ее и желает продать?

Эфран пожимает костлявыми плечами.

— Монах говорит, вещица принадлежит ему, но кто знает. Важно одно: она, должно быть, стоит немало и есть шанс завладеть ею.

С листа бумаги на столе на друзей смотрит искаженное болью лицо нетсвиса, посаженного на кол.

— А надо ли нам владеть этой вещью? — спрашивает Эрманно. — Бывает, на греческие или египетские сокровища наложено проклятие. Их порой выносят из гробниц, и принадлежат такие вещи мертвым в посмертии. Укради одну подобную вещицу, и тебе на хвост сядет армия демонов или духов.

— Я верю в дух изысканного вина. Что до жизни после смерти, то многие из нас и на земле-то толком не живут.

Эфран продолжает рассуждать, однако Эрманно уже не слушает его. Он углубился в изучение надписей.

— Этрусский. Письмена на табличке, похоже, на этрусском.

— Доримская эпоха?

— Да. Табличку отлили задолго до римской эпохи. Веков за восемь, если не девять до рождения Христа. Правда, надписи не так стары. Они моложе самого артефакта.

Эфран потирает ладони.

— Очень познавательно. Но что важнее — сколько стоит табличка?

— Невежда! Как могу я оценить предмет, не держа его в руках? Значит, она целиком отлита из серебра?

Эфран напрягает память, пытаясь припомнить.

— Точно не скажу. Монах говорил только, что вещица из серебра. — Эфран показывает на ладони. — Вот такой длины и такой ширины.

— Этруски добывали серебро. В Италии золотых шахт нет, хотя со временем языческим богам стали подносить дары из золота.

Эфран утомлен. Он хочет лишь знать, сколько стоит вещица и как убедить монаха с нею расстаться. Юноша чинно снимает со спинки стула камзол и одевается.

— Оставляю тебе решать эту загадку. Скажешь, когда найдешь ответ, а заодно — выяснишь цену.

Эрманно ухода приятеля даже не замечает. Он склонился над эскизом и вскоре обкладывается всеми наличными книгами по древним искусствам и предметам религий.

Приходят и уходят домашние, обтекая Эрманно, словно морские волны — скалу. Они обедают и ужинают, а после идут спать, озадаченные новым увлечением юноши.

А он постепенно, из каждой книги по крупице собирает сведения о серебряной табличке. И наконец выходит на след.

В том, что табличка этрусская, сомнений больше не остается. Эрманно отыскал предложенный знатоками алфавит, однако надписи прочесть не может. Глаза болят и слипаются, когда Эрманно наконец понимает: историки и языковеды просто уводят его в разные стороны, поскольку каждый предлагает свою версию, откуда пошла этрусская письменность. Доминиканский монах Аннио да Витербо говорит, будто этрусский имеет общие корни с ивритом; еще кто-то — мол, с греческим; прочие — якобы он из Лидии, что на Востоке.

В глазах уже двоится, а Эрманно так ничего и не выведал.

Отложив злополучный эскиз в сторонку, Эрманно принимается искать рисунки, схожие с тем, что предложил монах. Совсем немного времени проходит, и Эрманно убеждается в своей правоте: на эскизе действительно авгур — провидец, жрец, гаруспик или же нетсвис.

К тому времени, как первые лучики восходящего солнца пробиваются в замызганное оконное стекло дома Бухбиндеров, глаза у Эрманно красны, как свежее мясо. Шея болит. Сейчас бы лечь, растянуться на кровати и как следует отоспаться.

Изможденный, Эрманно перелистывает страницы последних томов.

И вот находит, что искал.

В пыльной книге со сломанным переплетом, в которой изложены легенды и мифы, есть история об атмантских табличках. История ослепшего авгура Тевкра и его жены, скульпторши Тетии.

Глава 47

Отель «Ротолетти», Венеция

Два часа ночи.

Стук в дверь вырывает Тома из глубокого сна.

Том вылезает из постели. Сердце бешено колотится от внезапного и столь грубого пробуждения.

— Кто там?

Не отвечают. Только снова колотят в дверь.

Том настораживается. Он окончательно проснулся. Жизнь в Комптоне научила достойно принимать такие вот неожиданности. Подкравшись к двери, Том резко открывает ее.

В комнату буквально падает Валентина Морасси. Том едва успевает ее подхватить.

От девушки-лейтенанта несет перегаром. Кажется, напилась белого вина. На голове у нее кавардак, а макияж размазался: вокруг глаз пятна, словно у панды.

— Ну-ну, — приговаривает Том, возвращая Валентине вертикальное положение и закрывая дверь. — Аккуратнее.

Пробормотав что-то невнятное, Валентина неверной походкой идет к кровати Тома.

Он следит за девушкой, боясь, как бы та не упала. Потом спохватывается: на нем же только трусы, из тех, что подарила Тина. Быстренько усадив Валентину на край кровати, Том говорит:

— Простите. — Хватает со спинки стула штаны, влезает в них и спрашивает: — Вы как?

Уставившись себе в колени, Валентина слабенько улыбается.

Понятно… Том находит бокал и, наполнив его водой, бережно отдает Валентине: