Заговор

А уже после убить и закопать в лесу. Да что это за погода, когда земля промерзла и могилу сложно выкопать?

*……………*…………*\

Петербург

6 ноября 1798 года

— 'Погиб поэт! — невольник чести —

Пал, оклеветанный молвой,

С свинцом в груди и жаждой мести,

Поникнув гордой головой!..', — декламировал я в карете [Смерть поэта Ю. М. Лермонтов смотреть в приложении].

— Михаил Михайлович, вы… слишком необычный человек, — сказал Миша Контаков, реагируя на прочитанные мной стихи.

Это я уже по второму кругу начал читать «Смерть поэта» Лермонтова. Я распорядился, чтобы это стихотворение в обязательном порядке напечатали, случись непредвиденное. Такая вот шалость от меня. Впрочем, я думаю над тем, чтобы опубликовать это стихотворение в любом случае, пусть и убрать некоторые строки в стихотворении, наиболее провокационные. А ведь должно быть вызывающе и оригинально. Поэт пишет произведения о своей же смерти. Это может будет интересным. Главное, чтобы не было опасным для меня. Нужно переработать стихотворение Лермонтова, сделать его чуть менее вызывающим.

— Михаил Михайлович, почему вы все же не согласились пойти на примирение? Ваш обидчик готов принести извинения. Даже прилюдно, — недоумевал Контаков.

Действительно, за последние два дня очень много раскрылось достоверных подробностей деятельности Марии фон Хехель. Я думаю, что часть из этих «достоверных» сведений, скорее всего, почти все — выдумка, поклеп. Это работа мадам Шевалье. Качественно француженка обложила австриячку. Теперь все знают, что баронесса прибыла в расположение русских войск и устроила оргию с казаками. Ну а Платов нынче, появись он в Петербурге, стерся бы в кроватях распутных столичных дам, настолько они возжелали варвара-казака, который, как животное, сладко и страстно…

— Я почти уверен, что ваши пистолеты будут выбраны для дуэли, — после продолжительной паузы, вдруг, сказал Контаков. — Они красивы, я не видел еще такой тонкой работы

— Михаил, ты больше волнуешься, чем я. Это мне должно переживать, — я усмехнулся.

— А вы излишне хладнокровны. Безразличие или излишняя самоуверенность — это тоже нехорошо, — заметил Контаков.

Я, действительно еще вчера смог просто отринуть все переживания, эмоции. Это умение из прошлой жизни. Даже нет, это — сверхспособность. Возможность унять эмоции в нужный момент дана далеко не каждому.

Между тем, мы уже подъезжали к Охтынскому лесу. Именно здесь, на окраине Петербурга, скорее, даже за пределами города и была назначена встреча. Места для меня знакомые, но вряд ли это сильно поможет.

А вот, что точно не повредит, а поможет, так это моя одежда. Рубаха и штаны были не то, чтобы пуленепробиваемыми, но «пулезадерживаемыми», точно. Пять слоев шелка, а между ними еще три слоя войлока. Летом такую не оденешь, можно и в обморок от перегрева упасть. А вот в начале ноября при морозце — самое то.

Я вышел из кареты, полной грудью вдохнув морозного свежайшего воздуха, посмотрел на небо. Начинался рассвет, и все вокруг было прекрасным настолько, что я словил себя на мысли, что можно даже приехать сюда с Катей и просто полюбоваться природой. Или не просто, но только, чтобы не застудить придатки любимой, сделать все в карете, ну а после вновь любоваться природой.

— Прекрасный день для смерти, — сказал я улыбаясь и закатывая глаза, совершая новый жадный глоток воздуха.

— Не играйте со словами и с Богом, Михаил Михайлович. Накличете беду на себя, — пробурчал Контаков.

— А между тем, моего обидчика нет, — сказал я. — И его секунданта также. Мы же приехали минута в минуту. Восемь часов ровно.

— Согласно правилам, мы ждем четверть часа, — с нотками радости сказал Контаков.

— Миша, мы ждем дольше, — решительно сказал я.

Безусловно, это было бы решением проблемы, если бы мой оппонент опоздал. По неписанному дуэльному кодексу опоздание более, чем на четверть часа — это поражение, проявление трусости. Я не верил, что Балашов забоится стреляться. Это было бы полным его крахом, хуже, чем смерть. Я присел на пенек и молча наслаждался прохладной погодой. Моя соболья шуба, да еще и в купе с теплой рубахой грели больше нужного. Так что от меня исходил пар.

— Еще три минуты, — сказал мой секундант, излишне суетясь, вышагивая взад-вперед.

Я не обращал особого внимания на переживания Контакова. В конце концов, стреляться мне, а не ему. А зарядить пистолеты, думаю, Миша сможет даже дрожащими руками.

— Все, время! — радостно воскликнул Контаков.

Я встал и осмотрелся вокруг. Пошел снежок, но он не нарушал тишину, установившуюся в лесу. А вот нарастающий шум подъезжающих карет все больше разрушал ту идиллию, созданную природой.

— А вот и подъезжает Балашов, — сказал я.

— Без медика дуэль может не состояться, — выискивал новые поводы для отсрочки дуэли Контаков.

— А вы прислушайтесь, друг мой! Приближаются две кареты, — усмехнулся я.

Какая-то лихость появилась. Я смеялся вслед старухи с косой, которая ходила вокруг поляны в предвкушении.

— Господа, наша карета загрузла в грязи. Я благодарю вас, что дождались, — сказал секундант Балашова, подойдя к нам с Контаковым. — Но, нет худа без добра. И мы встретили спешащего на дуэль медика, господина Базилевича Григория Ивановича. Это большая удача.

Я стоял отвернувшись. Мне нельзя разговаривать, кроме как со своим секундантом. Так что разговор, который затеял некий подполковник Веснович, бывший секундантом моего противника, не должен касаться меня. Все, я бессловесный механизм, лишь подчиняющийся правилам. У меня только один выбор остается — когда именно стрелять, на каком шаге.

— Выбор пал на пистолеты господина Балашова! — громогласно провозгласил Контаков, который с приездом моего противника резко стал серьезным и смог отбросить внешнее беспокойство, скорее всего внутренне продолжая переживать.

Ничего, мы еще сегодня напьемся. Я передумал сегодня умирать.

— Вот пистолеты уж блеснули, гремит о шомпол молоток. В граненый ствол уходят пули, и щелкнул в первый раз курок. Вот порох струйкой сероватой. На полку сыплется. Зубчатый, надежно ввинченный кремень… [отрывок из поэмы Евгений Онегин А. С. Пушкина глава 6 смотреть, — бормотал я, но был услышан.

На меня обратили внимание, оказалось я громко говорил, был услышан, но никто замечаний не делал. По сути, я нарушаю правила дуэли, но ведь не обращаюсь ни к кому. Можно и молитву прочитать, это случается. Так разве имеют право секунданты одернуть дуэлянта, когда он молится? Нет, вот и сейчас стихи незабвенного Александра Сергеевича Пушкина, не стали останавливать. Впрочем, я сам остановился. Ну не читать же строки про Гильо, секунданта Онегина. Да и вообще, дуэль Ленского и Онегина изобилует нарушениями, похожими с теми, что и нами допущены. Например, опоздание одной из сторон.