Заговор

Русский императорский стол на сегодняшний день является самым новаторским в деле кулинарии среди всех монарших дворов. Я стараюсь данный факт использовать в том числе и для того, чтобы половой-официант в моих ресторанах мог, не обманывая гостя, заявить, что вот это блюдо вкушал сам император и нахваливал. Подобное заявление повышало стоимость кушанья сразу минимум в два раза.

Это только кажется, что ресторанный бизнес должен сильно уступать в доходности металлургии или же пароходостроительству. Отнюдь. На самом же деле в Петербурге, в Москве и даже в Нижнем Новгороде, а уже и в Риге, Киеве, Могилеве купцы, дворяне и даже мещане несут свои кровно заработанные денежки дабы прикоснуться к высокой кухне.

Правильная реклама, непрерывная работа поварской школы, выпускающей поваров, а также уже сеть поставщиков, возглавляемых купцом-миллионщиком Пылаевым, делают свое дело. Однако, и я удивился, когда узнал, что за год рестораны принесли прибылью двести тридцать тысяч. Это с учетом того, что из торгового оборота изымались средства, на которые строились и оборудовались новые точки.

— Господин обер-гофмаршал, — обратился ко мне Юрий Михайлович Виельгорский. — Господин канцлер послал людей вас разыскать. Считаю должным предупредить. Мало ли что.

— Благодарю вас, Юрий Михайлович. Вы весьма предупредительны, — сказал я, отодвигая десерт.

Гофмаршал Виельгорский сперва воспринял меня даже враждебно. Как же! Ясновельможный пан, потомственный шляхтич и потомок сарматов должен служить под пятой какого-то поповича?! Не бывать этому! Признаться, я тоже не совсем желал иметь в своем подчинении поляка, пусть и православного, ставшего на сторону Российской империи, когда это еще не было мейнстримом. Когда гофмаршал Виельгорский стал редко появляться на службе, саботируя работу под моим началом, император это каким-то образом заметил и решил избавиться от нерадивого служащего. И вот тогда я стал на сторону своего подчиненного.

Еще с прошлой жизни у меня был такой подход к работе, когда неудачи, лень и недостаточная компетенция работника воспринималась мной как собственная недоработка. Это я должен научить, это я должен найти подход к человеку, на крайний случай, именно я должен спровоцировать увольнение служащего. Но перед лицом высшего начальства своих подчиненных всегда защищал всеми доступными в рамках законодательства методами. Подобный подход я проявил и в этот раз.

Здесь так не принято, поэтому несостоявшаяся позорная отставка Юрия Михайловича была воспринята Виельгорским как огромный долг, который передо мной нужно отработать. Куда только подевалась сарматско-шляхетская спесь, когда император уже высказался чтобы выгнать Виельгорского не только из дворца, но и из Петербурга.

Не сказать, что я готов был драться за этого поляка, но, кроме того, что я привык заступаться за своих подчиненных, мне было просто необходимо хоть на чем-то проверить свои возможности. Могу ли я влиять на решение императора? Оказалось могу.

Павел Петрович прислушался, переспросил меня дважды, считаю ли я, что Виельгорский может справляться со своими обязанностями и будет полезен при дворе. Мой твердый и решительный положительный ответ заставил задуматься императора, и Павел Петрович просто проронил: «Я доволен ВАШЕЙ службой. Если вы так считаете, то пусть остается, но на глаза мне пока не показывается».

— Юрий Михайлович, если меня ищет господин Безбородко, не вижу препятствий, чтобы он меня нашел. Между тем, еще раз благодарю вас, — сказал я, а Виельгорский вышел за дверь.

Я находился в комнате, которая была для меня и кабинетом, и комнатой отдыха, где можно и поработать, и продегустировать блюдо, наедине отчитать нерадивого сотрудника. Мое поведение, являющееся, по сути, проекцией менеджмента из будущего, первоначально вызывало шок у работников дворца. Но нет более приспосабливающегося существа, чем человек, приспособились и ко мне.

— Нет, не могу я так! Доем тебя, а вечером на тренировке дам чуть большую нагрузку, — сказал я, подвигая к себе необычайно вкусный десерт.

Императору точно понравится. Это и вкусно, и названо на немецкий манер. Не сказать, что я все блюда дегустирую. Если бы это делал, так никакие тренировки бы не помогли. Но проверить качество и вкус нового блюда считаю своей необходимостью. Я знаю, как это должно выглядеть и каким вкусом обладать, поэтому никогда не разрешаю готовить ко двору те яства, технологическая карта которых не отработана.

Наслаждение феерией вкуса прервал стук в дверь. Я не сразу ответил, так как с набитым ртом это делать нельзя. Я же аристократ, мать-перемать меня так, должен быть культурным и этически выдержанным, епт.

— Ну же, входите! — сказал я после некоторой паузы, когда прожевал последний кусок «Черного леса».

— Ваше превосходительство, его высокопревосходительство граф Безбородко поручил мне найти вас. Не будете ли вы столь любезны проследовать за мной, — выдал тираду вошедший в мой кабинет человек.

Набравшись решимости и сменив настрой с гротескового на серьезный, я направился на выход.

— Молодец, Степан, хорошо работаешь. Есть еще что сказать о канцлере? — шептал я почти на ухо лакею.

Не знаю достоверно, слушают ли меня, но лучше перестраховаться и не говорить громко.

— Нынче во дворце переполох, его величество пребывает в состоянии великого гнева. Пришли плохие вести, что именно, мне доподлинно мне неизвестно, — также шепотом доложил мне Степан Лукин, один из уже многочисленных моих людей во дворце.

Через десять минут я уже рассматривал Александра Андреевича Безбородко. Сказать бы ему, что канцлер продолжает жить лишь благодаря моему вмешательству. Вот бы он удивился, но вряд ли из этого вышло бы что-то полезное. Безбородко не из тех, кто будет верить в предсказания или какую еще мистическую ересь.

— Михаил, ты знаешь, что произошло? — без приветствия сходу спросил канцлер.

Я развел руками.

— Ха! Ты и что-то не знаешь? А я было посчитал, что сеть твоих осведомителей не уступает моей, — усмехнулся канцлер, а потом Александр Андреевич резко посерьезнел. — Ты думаешь, я не помню наши разговоры. — Миша, это же ты предполагал, что англичане не побоятся развязать войну. А я считал, что они в слишком сложном положении, чтобы усугублять.

Мне хотелось сказать, что крыса, загнанная в угол, в отчаянии способна броситься даже на заведомо сильнейшего хищника. Однако, будучи уверенным, что Безбородко крайне негативно отнесется к сравнению англичан с крысами, сдержался. Я понимал, что канцлер взял нейтральную позицию и в деле заговора, и относительно внешней политики России. Он явно не благоволит Франции, вместе с тем, опыта, политической зрелости и характера Александру Андреевичу хватает для того, чтобы не саботировать англофобскую политику императора.