Заклятые враги

— Сейчас уже ничего не имеет значения, — хмыкнул наконец-то Тьеррон, будто бы пытаясь подчеркнуть собственную бесполезность, даже с теми намёками на силу, которые были в его жизни. — В конце концов, теперь, когда боги сходят с небес, простые смертные ничем помочь не могут. Я так понимаю, моё активное участие в чём-либо, кроме собственной жизни, подошло к концу, не успев и начаться?

Дарнаэл передёрнул плечами, будто бы пытался сбросить что-то мешающее ему со спины, и зло посмотрел на юношу.

В них тоже наблюдалось некое сходство — в глазах, в чертах лица, в построении фигур, — но бог не мог вспомнить ни дня, когда он мог так легко сдаться на произвол судьбы.

Разве что тогда, когда чёртовы эльфы столкнули Эрри в пропасть и попрощались навеки с очередным источником конфликта — но после того столько всего успело случиться!

Источник вновь бушевал. Дарнаэл мог сколько угодно быть главным виновником в творении континента и земель вокруг, но магия была его частью — не рабом. И ежели Океан в очередной раз сорвётся с цепи, если вдруг сила окажется не в тех руках, проблем им не избежать.

Особенно если все долги прошлого придётся отдавать сейчас.

— Я не для того оживлял тебя, чтобы сейчас об этом слышать. У каждого есть своё предназначение, — Дарнаэл говорил холодно и зло, от доброжелательности в его тоне и жестах не осталось ни малейшего следа. Можно было подумать, будто бы мгновение назад не этот человек — да какой человек, эльф, — смеялся и шутил над собственным появлением в центре храма, посвящённого ему же самому.

Шэйран бросил на него короткий, равнодушный, абсолютно убитый взгляд.

— Во власти божеств возвращать мертвецов с того света? Надо было оставить меня там.

Дарнаэл Первый только расправил плечи. Дурацкая ряса служителя Религии словно сама по себе сползла с его плеч и рухнула к ногам бессмысленной серой тряпкой, открывая взгляду и сапоги с грязными пятнами, словно он только-только с дороги, и шпагу — почти как у Дарнаэла Второго, разве что немного старомоднее.

— Во власти божеств залечивать старые раны, — проронил он. — И мотивировать наследников их дара хотя бы иногда маяться делами мира сего. Твоему дару ещё предстоит послужить на пользу этого погрязшего в собственных грехах материка.

— А твой дар идти к этой благой цели не может?

Рэй не верил. Это было видно. На фоне красот эльфийского острова он казался тёмным мрачным пятном, давно уже утерявшим охоту к собственному существованию. Не положено в двадцать три года вести себя, будто столетний старик, уставший от всего, что его окружает.

Дарнаэл перевёл взгляд на буйствующую зелень за его спиной. Ньевидд — это всего лишь временный остров, который должен был рухнуть при творении всего остального, и они сделали большую ошибку, хватаясь за давно знакомое, будто бы за крепкую и понятную основу. Сейчас, спустя много-много тысяч лет, он, наверное, поступил бы иначе, но только после того, как увидел всю жизнь человеческую своими глазами. А тогда для молодого эльфа, мечтающего остаться с любимой, это оказалось слишком тяжёлым испытанием — бросить его в бесконечно глубокий мир бессмертия и вынудить умирать или творить что-то новое.

Источник никогда не выбирал, кому отдавать силу. Единственное, что Дарнаэл тогда знал о магии, так это то, что она творится с человеческой — эльфийской, — ненависти, и формирует замкнутую систему.

А сейчас, когда прошло уже столько лет, он понимал: маг с неограниченным резервом не больше чем человек, способный слишком быстро конвертировать чужую боль.

Вот только кому-то это дано, а кому-то — не совсем.

А ещё — и это было проверено многими сотнями лет, — он отлично понимал, что есть люди, способные воспринимать волшебство, и люди, которые не могут дотянуться до нитей. У Шэйрана был огромный простор, и если б ему нормального наставника и лет десять долгих трудов и учёбы, он смог бы одним щелчком пальцев обратить ненависть человеческую в абсолютное подчинение, обратить все чувства, до которых сможет дотянуться, в огромную бурю, способную разнести весь их мирок.

И именно по этой причине Дарнаэл знал, что никогда не будет рассказывать Рэю о том, в чём таится настоящий их дар. Пусть он считает это внутренним резервом, который слишком быстро пополняется, пусть.

Но это не значит, что ему можно оставаться на нынешнем уровне — магия ведь никуда не денется. Рано или поздно его способность вытягивать силу на себя разорвёт его самого и всех окружающих на мелкие кусочки, и Дарнаэл будет первым, кого следует в этом винить.

Он протянул руку, пытаясь призвать силу, таившуюся в источнике. Магия перерождалась много-много раз; это тогда, в том далёком прошлом, они тянули свежую силу. Вся тьма волшебника теперь пряталась в его душе, множество погубленных поколений — чем больше, тем лучше.

Не хотелось даже предполагать, почему обыкновенный мальчишка родился с этим кладезем мрака, но его это ломало. Не позволяло поднять голову и бросить вызов самому себе. Не позволяло бороться.

Ничего не было. Дарнаэл знал, почему: потому что у него иная магия. Он творил этот мир, он не может питаться тем, что от него осталось.

Его жилу силы нельзя перерезать, но перехватить — можно.

— Видишь? — даже слабый огонёк пламени, такого привычного и родного, не вспыхнул на кончиках пальцев. — Видишь, Шэйран, как я могу колдовать?

Дарнаэл мог только чувствовать. И видеть — распахнутые широко невидимые врата, что пропускали силу в сознание молодого мага, что стоял напротив него. Вот только если он не научится этим управлять, то сойдёт с ума совсем-совсем скоро.

— Тэллавар думал, что забирает твой дар, — проронил он, сжимая ладонь — невидимый пепел так и не осыпался своими тонкими хлопьями на землю, не коснулся сочной зелёной травы, которую они так нагло топтали своими ногами вопреки всем эльфийским заповедям, — но это ему не под силу. Нынешняя магия крайне похожа на глупый суррогат; каждому с рождения выделяется несколько капелек силы, и они пополняют её с окружающей… — хотелось сказать о ненависти, но Дарнаэл попросту проглотил конец предложения. — У тебя всё иначе. Ты сам как источник; ты пользуешься своим даром, но глубина его таится не в тебе, а в источнике, врата к которому всегда открыты. Ментальные, я имею в виду. Можно отобрать то, что таится в глубине, но нельзя отобрать то, что привязано к твоим мыслям.

— Это не оправдывает наличие у Тэллавара силы.

— О, — Дарнаэл усмехнулся. — Я влил в границу всё, что мог тогда, в последний день собственной очередной жизни.

— Не первой?

— Даже не десятой, — он поднял голову и долго-долго смотрел на ясное небо, словно пытался отыскать в нём хотя бы одну знакомую черту, но так и не смог. Взгляд его был отчаянно разочарованным, будто бы мужчина окончательно потерялся в том, что должно было стать частью его собственной жизни. — Ведь я должен был оставить где-то ключ к границе, верно? Он был в усыпальнице. Это дало Тэллавару весь тот безграничный запас, который я влил в эту бесполезную зелёную стенку.

— Тем не менее, это никак не объясняет тот факт, почему я пережил перелом позвоночника и сейчас стою на ногах, — вздохнул Шэйран.

Небеса — такого же цвета, как и его грустные, холодные глаза, — заботили его куда меньше. Он, казалось, мог смотреть только на траву, а Дарнаэлу, чувствующему его гнев, хотелось посоветовать поступить наоборот. Не то чтобы облака могли избавлять от всей тяжести, которая накопилась у человека на душе, но, по крайней мере, от кипящего в крови наследника престола Элвьенты волшебства они не начинали множиться и тянуться куда-то вверх.