Заключенный

— Ложись вниз, прямо сюда, руки и ноги в стороны, иначе я тебя убью!

Я немного отодвигаюсь от Х, расставляю ноги в стороны и целюсь ему в голову, при этом трясусь как сумасшедшая. Не знаю, была ли я убедительна, но он идет слишком медленно, тратя время. Он чувствует мой страх.

— Ты хочешь, чтобы я убила тебя, мистер Пятнадцать минут? Ты идешь вперед и извиняешься.

Это ускоряет его.

И тут меня осеняет как я веду себя. Будто это всегда сидело где-то внутри меня.

Уверенный приказ, напускная храбрость, чтобы не подпускать их близко. Таким способом моя мама однажды осадила большого дилера.

Он падает на землю, прямо на мою букву Х, как я и говорила ему, смотрит на меня полным ненависти взглядом через толстые линзы. Возможно, он тоже просто ждет своего шанса.

— Дай мне свои очки, — говорю я.

Он хмурится. Я чувствую, как повторяю поведение Грейсона. Я не забыла, насколько уязвимой я себя чувствовала, когда он забрал мои очки.

Мне также нужно видеть его кассовый аппарат.

Он снимает их и бросает мне.

Кирпич подпирает открытую дверь. Я подхожу, хватаю его и бросаю в другое окно с зеркальным стеклом.

— Это чтобы пуля не замедлялась, когда я выстрелю в твою жалкую задницу, если ты двинешься с места.

Я залетаю внутрь, за кассовый аппарат. Здесь видеосъемка. Дерьмо! Но потом я вижу, что лампочка записи даже не включена. Хорошо. Дыши.

Его очки слишком сильно увеличивают, от этого у меня почти кружится голова, но они увеличивают слова, когда я наклоняю их определенным образом, а это все, что мне нужно. Я ударяю по кнопке no sale на кассовом аппарате, но он не открывается. Я колочу по ней.

Ничего.

Выглядываю наружу. Он все еще там, на моей Х. Я почти не могу поверить в то, что он остается там, где я ему сказала. Должно быть, я более убедительна, чем думала.

— Ни одного движения! — кричу, просто, чтобы быть уверенной.

Наконец-то я вижу его — код, приклеенный к окну — 356. Я ввожу цифры, ударяю по кнопке no sale, и кассовый аппарат открывается. Я забираю деньги, рассматриваю панель с кнопками, выступающую из консоли, нахожу вторую колонку и устанавливаю ее на тридцать галлонов. Свет продолжает гореть. Я убираю очки с лица, подбегаю к машине и жду, пока заполнится бак, сердце колотится в груди.

Бегу обратно и упаковываю сумку с водой и всем необходимым для оказания первой помощи. Рассматриваю моток веревки, покрытой пластиком, на одной из витрин, думая связать ею парня, но не смогу сделать это сама. Я должна буду опустить пистолет, и тогда он точно меня одолеет. Но он вызовет полицию, как только мы уедем. Если только не решит самостоятельно преследовать нас.

Колени дрожат, мой взгляд задерживается на цепочке для ключей. Там старый «Форд», припаркованный сбоку здания. Его? Должно быть! Я хватаю ключи и устремляюсь на улицу. Ключи подходят. Я открываю багажник. Он полон инструментов, которые я бросаю на землю.

— Иди сюда, залезай в багажник или умрешь.

Я смотрю, как он перебирает в голове возможные варианты. Это прохладный весенний день. Он будет в порядке в этом багажнике, пока кто-нибудь не придёт за ним. Или он может рискнуть и связаться с сумасшедшей.

Парень выбирает багажник.

— Сука! — бормочет он, когда затаскивает свою задницу внутрь.

Он впивается в меня взглядом, и я наблюдаю себя его глазами. Это как будто какой-то опыт выхода из собственного тела.

Это действительно я закрываю кого-то в багажнике? Я снимаю его очки со своей головы. Смотрю, как он наблюдает за ними. Они, вероятно, особые, и потребовалось много времени, чтобы их изготовили. Он нуждается в них. Возможно, Грейсон бы разбил их, просто, чтобы держать парня слабым. Грейсон думает, что в жизни есть только два варианта: слабые и сильные.

К черту это! Я бросаю очки. Он ловит их, и я закрываю багажник.

Именно сейчас я знаю, что никогда бы не зашла так далеко, как Грейсон.

Две минуты спустя я выезжаю на дорогу. Грейсон все еще без сознания.

Время принятия решения. Больше никакого страха или адреналина. Больше никаких побегов, если за мной кто-то гонится. Больше никаких реакций. Я просто должна решить, чего хочу. Я должна решить, действительно ли я везу его в конспиративный дом.

Ведь почему бы мне не оставить его в больнице? Почему бы мне не отвезти в ближайший офис ФБР? Он сам говорил мне, что убил копа. Он трахал меня, когда я не контролировала ситуацию. Он заслуживает быть за решёткой, даже больше, чем я.

Но когда я представляю, как высаживаю его, это ощущается, как своего рода потеря.

Я думаю об острой потребности в его голосе, когда он прижимал меня к стене в спальне. О желании, когда он говорил мне, что я совсем его не знаю, хотя имел в виду противоположное. Думаю о том, как он пришел, чтобы забрать меня из участка. Я должен был вытащить тебя отсюда, сказал он.

Я тоже чувствую это — связь между нами безжалостная, как колючая проволока.

Я прикасаюсь к его мягким, темным волосам. У него плохой цвет лица, но он все еще дышит, и я думаю, возможно, кровотечение остановилось, потому что кусок ткани, которым он зажимал рану на груди, не полностью пропитался, хотя он держал его там какое-то время.

— Грейсон?

Долгая тишина, и я едва могу дышать. Я кладу руку ему на плечо. Он ворчит.

Мое сердце парит, потому что он все еще борется.

— Я везу тебя домой.

***

Уже стемнело, когда мы въезжаем во Франклин-сити. Когда-то это был развивающийся промышленный мегаполис, а теперь, всякий раз, когда его показывают в новостях, то говорят о том, насколько он разрушен, о покидающих его людях и отсутствии финансирования. Мы проезжаем по центру города, который кажется таким блестящим и современным, но потом, когда я поворачиваю на юг, к Гедни-стрит, пейзаж меняется на постапокалиптический.

Большинство фонарей перегорели или сломаны. А те, которые все еще работают, освещают заброшенные дома, окруженные забором из цепей, у многих из них заколочены окна первых этажей. У некоторых целые этажи заложены цементными блоками. Некоторые наполовину осыпались вниз, а их окружают и прорастают в них деревья и кустарники. Многое из этого выглядит просто размытыми темными пятнами.

Я начинаю задаваться вопросом, правильный ли адрес назвал мне Грейсон. Это не то место, где кто-то когда-то держал бы отель. Хорошо ли я вижу знаки? Иногда семерки выглядят как единицы.

Я проезжаю мимо темных фигур, столпившихся возле костра из мусорного бака.

Блокирую двери.

Я устала. Устала настолько, что даже не осознаю прямо ли я еду, но не могу остановиться. Мне нужно, чтобы Грейсон очнулся, и чтобы с ним все было в порядке.

И, наконец, я подъезжаю к Гедни-стрит. Понятно, что раньше это была большая улица. Теперь здания заколочены и наполовину обвиты виноградной лозой.

На самом деле, эта улица выглядит намного страшнее, чем другие. Так или иначе, здесь много свободного пространства между домами, заросшего деревьями и заполненного металлоломом — возможно, старыми машинами. Я не могу сказать. Даже луна, кажется, светит здесь менее ярко.