Замерзшее мгновение

— Да, наверное, — просто ответил он и пожал плечами. — Давай поговорим об этом потом. Сейчас мне действительно нужно ехать.

Он сделал пару быстрых глотков кофе и обжег язык. В зеркале он увидел отражение своего небритого лица.

— Ванная?

— Туалет на улице.

Он засмеялся.

— Лесная колдунья.

Она посерьезнела.

— Тогда ты снова захочешь встретиться со мной.

— Конечно, — услышал он свой голос и остановился, чтобы поцеловать ее. Она охватила его лицо руками и посмотрела прямо в глаза, словно пытаясь понять, говорит ли он правду. Наверное, она решила, что да, и погладила его по колючей щеке.

— Хорошо. Иначе я бы очень расстроилась.

Откровенность, казалось, была для нее естественна, как и неспособность ко всем тем играм, к которым он привык при первых контактах с женщиной. Это было облегчением.

24

Он покачал головой. Что-то было не так с коллегой, хотя Бернефлуд не мог понять, что именно. Телль ничем особо не делился — оставалось только догадываться, что это не связано с работой. Если в жизни Телля вообще было что-то не связанное с работой. Но проспать и быть недоступным по телефону во время важнейшего периода расследования убийства? Это на него не похоже, считал Бернефлуд, хотя и был доволен, что начальник раз в жизни забыл о своей боязни не справиться. И каким-то необъяснимым образом провал Телля оказал положительное влияние на самого Бернефлуда: работа уже давно не доставляла ему такого удовольствия.

Телль что, влюбился? Поистине смешная мысль.

Рейно Эделль, без сомнения, параноик, но по крайней мере в одном оказался прав — относительно Закариассона: тот действительно голубой. И дело не только в розовой рубашке, которую, несмотря на свои почти пятьдесят лет, он носил навыпуск поверх джинсов — кстати, наверняка самых узких из тех, что можно найти в магазине. И не в дурашливом поведении, нет. Он безбоязненно встретил взгляд Бернефлуда, когда они поздоровались за руку.

Это было просто ощущение. Бернефлуд имел хороший нюх на голубых, о чем всегда охотно шутил. Он мог заметить голубого в толпе на расстоянии двадцати метров. Если бы кто-то заставил его подробнее описать свой редко пригождающийся талант, он бы отметил их манеру двигаться. Мягкие движения, как у женщины.

Бернефлуд служил в полиции уже почти сорок лет. По его мнению, на этой работе человек приобретает знание о людях. Жаль только, что молодое поколение не особенно ценит опыт. Зарплата у него ниже, чем, например, у Бекман, и он прекрасно знал об этом. Почему Карин Бекман с такой легкостью продвигалась вверх по служебной лестнице, нетрудно вычислить, учитывая современные квоты и всю эту болтовню о равноправии.

Нет, скоро они все вымрут — полицейские, обладающие навыками старой доброй полицейской работы. Сейчас речь идет только о том, кто быстрее сориентируется. Кто каждый год радостно перестраивает свою работу согласно последним веяниям или потрясающей компьютерной программе, которую, черт возьми, вскоре все равно уберут и придумают еще что-то новое. Нет, сам Бернефлуд научил бы руководство сокращать расходы. Ведь лучше всего старые, многократно опробованные методы.

В любом другом случае Бернефлуд исходил бы из того, что кухню обставила женщина. Здесь было уютно, но со вкусом, как сказала бы его жена Улла. Сам бы он никогда не смог, да ему бы никто и не доверил создать такой уют в доме, как все эти годы делала Улла. Тут он должен отдать ей должное.

Он никогда не сомневался, что есть сферы, где женщины превосходят мужчин. Дело в маленьких деталях, которые мужчины упускают. Улла иногда обвиняла его, что он недостаточно их ценит и даже не замечает, но она ошибалась. Он замечал. Букет тюльпанов к Пасхе. Масленка и молочник на столе, а не пачка масла и молоко прямо в пакете. Дни рождения детей. Он мог бы продолжать бесконечно. У него даже наворачивались слезы. А ведь кто-то называл его бесчувственным чертом.

Он незаметно вытер глаз рукавом рубашки и отметил удивленное лицо Закариассона.

Нужно собраться.

Опасаясь, что голос его подведет, он заговорил резче, чем нужно.

— Вы знаете, почему я здесь?

— Да, — спокойно сказал Закариассон. Если он и удивился неуравновешенности полицейского, то предпочел скрыть это. — Это, видимо, связано со смертью Лассе.

Уменьшительное имя — да, можно было догадаться.

— Лисе-Лотт позвонила мне вскоре после случившегося. Мы с Лассе были довольно близки.

Можно, наверное, и так сказать.

— Это ужасная история. Я совершенно подавлен.

Бернефлуд приподнял бровь и неторопливо вытащил блокнот, чтобы сделать запись, которую Закариассон не увидит со своего места. «Цветы Улле», — написал он на верхней строчке, потому что еще не совсем отошел от собственных мыслей.

— Каковы были ваши отношения с Уллой?

— С Уллой? — удивился Закариассон.

— С Вальцем. Я имею в виду с Ларсом Вальцем. Вы сказали, что были близки?

— Ах да. На самом деле мы вместе выросли. Ходили в одну школу с первого класса.

Бернефлуд кивнул и теперь действительно начал записывать. «Проверить школу».

— В Майурна. Наши матери много общались, по крайней мере, когда мы были детьми. Мы, кстати, еще и в один садик ходили — они отводили нас по очереди. Потом, выбрав в гимназии разные направления, мы продолжали встречаться вне школы.

— Ваши отношения как-то изменились, когда вы стали взрослыми?

Закариассон уклонился от ответа, начав философствовать:

— Разве содержательные отношения не изменяются постоянно? Я имею в виду, они ведь зависят от жизненной ситуации обеих сторон?

Ничего не выражающее лицо Бернефлуда было ему ответом. Закариассон поспешил пояснить:

— Я хочу сказать, какое-то время мы не часто общались это было в восьмидесятые, и мы находились в разных жизненных ситуациях. Ларс много работал и встречался со своими друзьями, не так как я: кабаки и… да. Потом, через несколько лет, пережив развод, он снова меня нашел, и мы возобновили нашу дружбу.

Бернефлуд тихо вздохнул. Это оказалось сложнее, чем он думал.

— Каким образом вы общались с Ларсом Вальцем?

— Думаю, как это обычно делают люди. Встречаемся, разговариваем. Разговаривали. Иногда просто созванивались, когда оба были заняты. Порой ходили вместе пить пиво, но я никогда не был любителем кабаков. Лассе, пожалуй, тоже устал от этого, к концу.

Казалось, его поразил и опечалил двойной смысл этих слов.

— Я думал, что люди вашего плана любят гламурную жизнь, — заметил Бернефлуд.

Закариассон тут же посерьезнел.

— Я так понимаю, — холодно сказал он, — что, говоря «вашего плана», вы подразумеваете гомосексуалов. Это верно. Однако ошибочно полагать, будто гомосексуальность влечет за собой определенный тип личности. Мы очень разные, констебль. Как и вы, гетеросексуалы. Некоторым нравится свободная жизнь, другие живут в таунхаусах и играют в лото. Одни любят прогулки в лесу, а другие секс с незнакомцами в общественных местах. Некоторые ярко выраженные гении, а другие непроходимо тупы.