Замерзшее мгновение

— Мама.

— Да!

Голос прозвучал резче, чем ей бы хотелось. «Я должна собраться». Ее мысли теперь так часто уносились вдаль.

— Что ты хотел? — спросила она мягче, но лицо мальчика уже стало непроницаемым.

— Хотел только спросить, купила ли ты мне сигареты. Ты сказала, что купишь, и я уже обещал Крилле, что дам ему.

У нее в голове была пустота.

— Мы больше не можем покупать у грека. Он у всех паспорт спрашивает, — снова попытался сын.

Она задумалась. Нет, сегодня она, пожалуй, не выйдет.

Не сегодня.

— Завтра я куплю тебе сигареты. Поеду в Кооп, куплю сразу блок. Мне тоже нужно. И дешевле будет, — решила она.

— Нет! Блин, ты же обещала! Завтра не получится, завтра уже не надо! Мне ведь они на вечеринку нужны!

— Вечеринка? Какая вечеринка?

Он вздохнул и закатил глаза. Голос стал снисходительно-поучительным.

«Чертов молокосос».

— Я же тебе говорил, ты никогда ничего не помнишь. Я же говорил, что пойду сегодня вечером в «Эвил», с Крилле. У него там брат, будет тусовка.

— «Эвил»?

— «Эвилридерз», Эм-Си-клуб.

— Эвил? Зло?

— Это Эм-Си-клуб. Там будет концерт одной группы, я же говорил. Ох, ты никогда ничего не понимаешь, ты же не слушаешь. Я же говорил, это во Фруфэллан, поэтому я тебя просил купить бензин для мопеда. Ты что, бензин тоже не купила?

— Тебе нельзя идти.

— Ты о чем?

— Тебе нельзя идти. Сегодня приезжает твоя старшая сестра, и мы проведем вечер вместе. Я купила кока-колу и чипсы; думаю, что в этот раз она захочет с нами встретиться. Мне кажется, ей сейчас нелегко. Она приезжает на поезде в пятнадцать тридцать пять; я сказала, что ты ее встретишь. Сегодня ты останешься дома, Себастиан.

Он посмотрел на нее со смесью жалости и отвращения.

— Ты что, дура? Сейчас уже поздно, все решено.

Не дожидаясь ответа, он вышел в прихожую и сдернул куртку с вешалки. Дверь с грохотом захлопнулась.

Она перевела взгляд на свои руки и стала внимательно рассматривать кольцо на правом безымянном пальце — широкое кольцо с зеленым камнем. Дети подарили его ей на тридцатитрехлетие.

— Кроме того, на такие вечеринки приходят плохие люди, — пробормотала она, обращаясь к своим рукам. Они уже начали напоминать старушечьи. — Всякие бандиты, пьяные, будут ссориться. Нет, туда ты не пойдешь. Через мой труп.

29

2006 год

Все дело было в имени, пробудившем целый рой неприятных воспоминаний, — она не знала, что они сохранились. Удивительно, что они не стерлись с годами.

На какой-то момент она сочла себя бесчувственной. При мысли о статье ее охватил стыд. Стыд за интимные отношения с Кристианом Теллем, вдруг оказавшиеся запятнанными нечестной игрой. В полубессонные ночи, мучаясь одиночеством, она внезапно почувствовала себя виноватой: она виновна, присяжные единогласны. Одним из присяжных был Кристиан Телль. Но она все равно писала. Писала, чтобы обуздать страх и потому что стыд заставлял ее писать.

Когда она проснулась и оценила свои возможности при свете дня, оказалось, что ничего нельзя сделать. Она ведь ничего не знала, не могла поделиться никакой информацией, кроме неосознанного ощущения вины подростка за трагическое событие. Вечер в Эм-Си-клубе менял свой облик в ее голове не меньше тысячи раз. Это было примечательно, поскольку — хотя в последний раз думала о той ночи много лет назад — Сейя понимала, что он наложил серьезный отпечаток на ее взрослую жизнь. Может, она поняла это только сейчас.

Кристиан позвонил ей без четверти двенадцать — мальчишки у подножия холма как раз начали пускать фейерверки, освещавшие ночное небо. Гостиная погрузилась во мрак, если не считать слабого красного света от тлеющих в камине дров.

Искушение пересилило страх. Услышав его голос, она испытала облегчение.

— Я буду у тебя через десять минут.

Сейя отказалась от единственного полученного ею приглашения, наврав, что уже идет в другое место. На самом деле ее просто не слишком привлекал Новый год в компании людей, половина из которых ей незнакомы, а другая половина — пары, раньше общавшиеся с ней и Мартином. Кроме того, она почти не сомневалась, что Мартин будет там. Она совсем не готова видеться с ним.

Она вышла в сад, чтобы встретить его. Они опоздали с Новым годом на пятнадцать минут, и Кристиан извинился, обняв ее — запыхавшийся, в брюках, намокших снизу от пробежки напрямик через болото. В тот момент ее уже не волновало, что первые пятнадцать минут Нового года она провела одна. На долю секунды она осмелилась поверить, что его сильно бьющееся сердце так и останется навсегда прижатым к ее груди.

— Меня пригласили на праздник, но я не пошла, — просто сказала она, избавив его от угрызений совести за то, что оставил ее одну в первые минуты Нового года. — Все нормально, правда. Мы ведь точно не договаривались. Но я очень рада, что ты все равно здесь. Сейчас.

Когда она попыталась освободиться, он взял ее руку, и взгляд его стал серьезным.

— Я так часто совершал эту ошибку; в смысле, налаживание отношений не моя сильная сторона. Я знаю, что мы не так давно знакомы, но…

«У нас общая предрасположенность к ощущению вины». Когда он умолк, она не дала ему продолжить и первой прошла в темный дом, чтобы зажечь свет.

Он кратко объяснил, почему вынужден был работать вечером тридцать первого декабря.

— Под Чинной нашли мужчину, убитого точно таким же способом, как и тот, в мастерской. Мы подозреваем, что преступник один и тот же.

Он продолжал оживленно говорить, по-прежнему немного нервничая, словно искал у нее понимания. Или же считал, что она уже каким-то образом причастна к этому.

Сейя поцеловала его, заставив замолчать, сказала, мол, все в порядке, но вскоре оставила одного под тем предлогом, что ей нужно в туалет. Выйдя на улицу, она попыталась унять дыхание. Ледяная рука страха стиснула горло, так что она с трудом хватала воздух.

Она всегда ненавидела людей, пытавшихся держать других на крючке, чтобы не попасться самим. Однако сейчас она поступала именно так, заглушая свое беспокойство.

Она подозревала, что Кристиан Телль тихо страдает из-за нарушения профессиональной этики, которое совершил, начав спать с ней. Но, вместо сочувствия, поняла, что ей легче пережить собственную ложь, зная о его стыде. Она вообразила, будто он никогда не решится спорить с ней и не прижмет к стенке: слишком занят своей собственной некорректностью.

У нее был повод не рассказывать о своих вдруг всплывших воспоминаниях, хотя она, наверное, и должна была рассказать. Тут-то и появлялось чувство вины. Не только потому, что она скрывала информацию, которая, возможно, могла бы помочь в расследовании убийства. Нет, ее вина была глубже.