Замерзшее мгновение

Она обзавелась длинными красными косами из пряжи, свисавшими до бедер, по-мальчишески узких. Сзади ее можно было принять за тринадцатилетнего подростка.

Телль содрогнулся, когда она обернулась. Удивительно, как прошлое может напомнить о себе, когда меньше всего этого ждешь, а человек, прослуживший в полиции двадцать лет, по-прежнему содрогается при виде людей, находящихся в трудном положении.

Он хотел было подойти к ней, но передумал: может, потому, что она держала на поводке бойцовую собаку, которая лаяла и рвалась, и окружало ее слишком много громко орущих мужиков.

К тому же Телль утратил сентиментальность, решив, что она его скорее всего не узнает. За эти годы она встречалась с сотнями полицейских. Он тоже видел сотни проституток, но почему-то именно эта особо ему запомнилась. Вероятно, он был тогда молод и воображал, будто способен помочь, что-то изменить.

Со временем разбитые и порезанные женские лица, которые он видел на работе, слились в одно — возможно, именно лицо Лизы как представительницы… чего? Обратной стороны общества? Ущемленного положения женщины?

— Чего пялишься? — заорал один из парней, сделал несколько нетвердых шагов по направлению к Теллю, заржал и погрозил ему кулаком.

Лиза Йонссон мгновение смотрела Теллю в глаза. Ему показалось, что по ее лицу пробежала дрожь, прежде чем она отвела взгляд. Возможно, не узнала его, но за версту почуяла полицейского. Люди, стоящие вне закона, обычно всегда сразу распознают полицейских, хотя сотрудники не понимали, что же именно их выдает: одежда или уверенная осанка.

А может, Лиза Йонссон отвела взгляд просто по привычке.

Опоздав на полчаса, начальник отдела Биргитта Сундин быстрыми шагами прошла в свой кабинет. Телль уже сидел в красном кресле сбоку от стола для совещаний.

Сундин оказалась пожилой женщиной в очках, с седыми волосами, подстриженными а-ля паж. На плечи был красиво наброшен яркий платок, контрастировавший со строгой одеждой.

— Мне сообщили, почему вы здесь, но я пока не обладаю достаточной информацией, — напряженно произнесла она.

Телль почувствовал, как в душе закипает злоба. Она поспешила продолжить:

— Но как только переговорю с Евой Абрахамссон, нашим директором, я лично прослежу, чтобы материалы отправили вам. В смысле, если они находятся здесь. Существует риск, что необходимые вам документы уничтожены. Мы ведь говорим о бумагах сорокалетней давности, не так ли?

Ее мобильник завибрировал. Звук усиливался, распространяясь по поверхности стола. Она сцепила руки перед собой, словно опасаясь, что они потянутся к телефону против ее воли.

— Мне жаль, что вам пришлось напрасно ждать, — добавила она.

— Да не только в этом, — сказал Телль. — Мне сообщили, что необходимые мне дела вошли в тот процент документации, которая сохраняется для исследований, то есть я знаю, что они не уничтожены. Они должны быть здесь или в каком-то архиве, и мне обещали, что я смогу поискать в них необходимую мне информацию. У меня имеются все нужные бумаги и разрешения. Я не уйду отсюда, пока не получу той помощи, которую сочту достаточной для расследования убийства.

Телефон Сундин снова завибрировал, и на этот раз она позволила себе на него покоситься. К большому удивлению Телля, она решилась даже ответить — отвернулась от него на вращающемся стуле и быстро закончила односложный разговор.

— Вот, кстати, это была Ева. Она забрала дела и положила их в свой архивный шкаф, когда вы не пришли в назначенное время.

Короткая пауза, чтобы убедиться, что Телль уловил укол. Он уловил.

— Да, конечно, продолжайте.

— Ее секретарь отопрет для вас шкаф.

Телль поднялся и отметил, что разговор с Биргиттой Сундин занял ровно пять минут.

— Спасибо за помощь, — не удержался он.

Сундин заправила волосы за уши, сперва раздраженно. Потом чуть-чуть расслабилась. Или, как потом сказал Телль Карлбергу, «ей удалось вытащить занозу из жопы».

Она вздохнула и слегка наклонилась вперед.

— Простите, я не расслышала, как вас…

— Кристиан Телль, комиссар криминальной полиции.

Она протянула ему одну из перчаток, упавшую на пол.

— Комиссар криминальной полиции Телль, не подумайте, что я не понимаю, насколько важны для вас эти дела. И что вы хотите получить их как можно скорее. А я говорю, что не обязана их вам предоставлять. Но для меня это явилось неожиданностью. Вы должны понимать: я совершила бы должностное преступление, если бы не убедилась, что все сделано по правилам.

Он молча протянул ей руку.

Она не приняла ее.

— Присядьте на секунду, — попросила она. — Мне кажется, я могла бы немного помочь вам в качестве компенсации за то, что мы неправильно друг друга поняли.

Телль стоял, уже готовый к походу на верхний этаж и борьбе со столь же «усердным» секретарем директора.

— Каким образом?

Она, казалось, приняла какое-то решение.

— Я слышала, что интересующие вас карты принадлежат семье Пильгрен. Детям Сусанн и Улофу.

Телль снова заинтересовался.

— В следующем году я выхожу на пенсию, но у меня такое впечатление, будто я всегда здесь трудилась, — начала объяснять Сундин. — Я была секретарем социальной службы, занималась экономической помощью, потом работала со взрослыми… с молодежью, семьями с детьми… с ситуацией на рынке труда… да… а в последние годы я начальник. Сначала руководила группой приема, сейчас отделом по работе с семьями. И я довольно хорошо знаю эту семью, или, правильнее сказать, знала — прошло ведь уже много лет. В то время я была секретарем социальной службы и занималась их семьей.

Она умолкла и посмотрела в окно.

— Невозможно запомнить всех детей или все семьи, с которыми работаешь, — произнесла она. — Но эту семью я хорошо помню. Не знаю почему: помню, и все. Может, потому, что это было одно из моих первых дел.

Телль кивнул, представив Лизу Йонссон с красными косами. Он прекрасно понял, о чем идет речь.

— Когда я пришла к ним в первый раз, Улоф еще лежал в утробе матери, а Сусси было года три-четыре, — начала Биргитта Сундин после того, как они забрали дела из архивного шкафа Евы Абрахамссон и положили на столе между собой.