Замерзшее мгновение

— Она хочет сразу же вернуться домой, — сказала Амина. — К тебе, Себастиан. Мне кажется, что именно мысль о тебе заставила ее бороться и не сдаваться. И я буду здесь в переходный период. Ты же знаешь — если тебе нужно поговорить, то я здесь.

Первое, что сделала Сульвейг, вернувшись домой, это поменяла замки, словно хотела оставить снаружи существо со стеклянным взглядом и седыми волосами, колтуном сбившимися на затылке. В то же утро она отправилась к парикмахеру, покрасилась в платиновую блондинку и сделала прическу а-ля паж, более подходящую ее возрасту. Вернулась она в зеленом платье, которого он раньше не видел, и очках, избавивших ее от привычки щуриться. Она действительно выглядела более здоровой.

— Как все здесь стало, — сказала она, критически осмотрев опрятно прибранную прихожую. — Спасибо, вы можете идти.

Она вежливо, но беспрекословно выставила растерянную Амину на лестницу и захлопнула дверь перед ее носом.

Когда в подъезде стихли нерешительные шаги, обстановка в прихожей настолько накалилась, что воздух можно было резать ножом. Сульвейг отряхнула руки, будто убрала с глаза мешающий волосок.

— Уф, Себастиан. Сейчас я начну убираться. Потом ты пойдешь в магазин, я приготовлю ужин и мы сядем перед телевизором.

— Мама…

Она с лихорадочной энергией принялась возиться на кухне.

— Вот так. Теперь мама снова дома. Я не стану говорить, как быстро мне нашлась замена, помоложе и покрасивее.

Она по-прежнему избегала встречаться с ним взглядом. Засмеялась коротким, обращенным внутрь себя смехом и снова приобрела контроль над повседневной жизнью, вытаскивая вещи из кухонных шкафов и влажной тряпкой стирая следы своего отсутствия.

— Это не твоя вина, Себастиан. У тебя просто наступает такой возраст. Тебя заливают в ту же форму, что и остальных мужчин: слишком банальную. Удобный. Нелояльный. Неверующий. Привязанный к поверхностным вещам… телесным потребностям.

— Мама, Мю… — начал Себастиан, но остановился, потому что она резко обернулась и обожгла его горящим взглядом.

— Ни одного слова, Себастиан. Об этом мы не будем говорить ни одного чертова слова.

Через пару недель, по инициативе доктора Снелля, они подали заявление на больницу и врача за халатность, повлекшую за собой смерть Мю.

Потом Сульвейг начала копаться в воспоминаниях.

46

2007 год

Пятнадцать лет назад ему было тридцать, и его считали старым. Сейя не питала надежд, будто он имел представление о тайном мире, который в то время представляли собой гостевые книги и их закодированные хроникеры. И даже если мужчина, сидевший перед ней сейчас, когда-либо и пролистывал эти книги, ему было явно плевать на них, поскольку любовные стихи многословны и приторны, угрозы самоубийства исходят от подростков, требующих к себе повышенного внимания и страдающих нарциссизмом, а высокопарные политические дискуссии копируют основной курс обществознания для девятого класса.

Возможно, он и его компаньоны оценили искусные рисунки чернилами и карандашом, и даже могли догадаться, кто из их авторов потом продолжил обучение в различных художественных школах города: Хуведску, Думен или Баланде.

Чаще всего это были портреты посетителей кафе: юные девушки с дредами, склонившиеся над чашками с чаем; компании молодых людей в одинаковой одежде: черный костюм из магазина секонд-хэнд «Мюрурна», длинное черное пальто и шляпа — точно такую же носил Том Уэйтс.

Владельцы «Норра сташун» наверняка не подозревали, какой культ создали, когда первый раз по какой-то причине решили купить тетрадь формата A4 в твердой обложке и выложить ее в одну из глубоких оконных ниш.

Действительно, в ответ на просьбу Сейи лицо мужчины выразило недоверие и удивление.

— Я думал, вам нужна работа, — выпалил он и провел руками по волосам, затвердевшим от количества нанесенного на них воска.

— Мы давали объявление, — пояснил он. — Нам нужен официант. Не интересует?

Сейя и Ханна вежливо отказались.

— А у вас остались эти книги? Или, может, у кого-то еще, работавшего в то время.

Он откинулся назад в кожаном кресле.

— Эти книги так и летели. Мне кажется, мы покупали новую раз в две недели на протяжении нескольких лет. Так что вы наверняка понимаете, что все они не сохранились — да и кому могло бы понадобиться их хранить. Но…

Он просиял и посмотрел на Сейю так, будто она только что выиграла в лотерею.

— Вам все равно повезло. Я знаю, что Сирка сохранила некоторые из них, по каким-то сентиментальным причинам. Ведь в то время эти книги были как бы частью нашего дела. Они показывали стиль наших посетителей, молодежи с художественными амбициями. Черт, я не психолог, но думаю, что детям полезно иметь возможности для самовыражения. А у некоторых был явный талант.

Он несколько секунд пристально рассматривал Сейю, и вдруг вспомнил:

— Точно. Теперь я точно тебя узнал. Сколько лет тебе тогда было?

— Шестнадцать-семнадцать.

Сейя скривилась. Она уже давно перестала рассказывать о своих чувствах и переживаниях полузнакомым людям за чашкой кофе. Она напрасно пыталась вспомнить, какие записи оставила в этих книгах. Естественно, у нее был псевдоним, и вряд ли этот мужчина мог его знать.

Между ними по-прежнему существовала большая разница в возрасте, но она в свои тридцать совершенно другая, нежели он в тот же период, когда она была неуверенным в себе шестнадцатилетним подростком. «К счастью», — подумала Сейя.

К ее облегчению, мужчина повернулся к Ханне, чтобы поговорить о возможных общих воспоминаниях, хотя таковых и быть не может.

— Как тебя зовут? Ханна? Ханна Андерссон, правильно?

— Аронссон.

— Точно. Я помню тебя, ты была… Мне кажется, ты была на нескольких тусовках, которые я организовывал. На музыкальных вечеринках. «Вельвет»? «Магазин двенадцать»? И приходила с моим приятелем Манге, если я правильно помню.

У Ханны был такой вид, словно она не знала, подтверждать это или смущаться. Вероятно, у нее сохранились не особо четкие воспоминания о тех событиях.

— Я почти все забыла. Понимаете — тогда довольно много всего происходило. Так что воспоминания у меня несколько расплывчатые.

Он захохотал и почесал щетину на подбородке.

— Да, согласен. И вы были довольно отвязными подростками, если я не ошибаюсь.

— Сирка, — напомнила Сейя, которую все это начало уже утомлять. Она не сомневалась, что этот мужик не помнит ни ее, ни Ханну. Возможно, воображает типаж: одетый в черное, с панковской стрижкой подросток, погруженный в мысли о своей личности и со слезой, нарисованной на щеке подводкой. Ему, наверное, уже в то время трудно было отличать их друг от друга и не подшучивать над характерной для всех юнцов тенденцией воспринимать себя исключительно всерьез.