Замерзшее мгновение

В доме Гранитов поменялся не только внешний вид. Например, Себастиан никогда не замечал раньше у матери такой кипучей энергии: обычно для нее были характерны усталость, безразличие и апатия, заражавшие и других.

Часто он и сам начинал испытывать усталость, едва перешагнув порог дома. Они как-то обсуждали это с Мю: дом высасывал из них силы. Это был не единственный раз, когда они говорили друг с другом о Сульвейг, но именно эти слова он запомнил лучше всего. Их произнесла Мю: Сульвейг высасывает из нее силы. Иногда он хотел сказать их матери, прямо в бледное, отекшее лицо с покрасневшими от пыли глазами и лихорадочно горящими щеками.

«Мю ненавидела тебя. Пойми. Она ненавидела тебя. Сейчас ты помнишь только то, чего никогда не было. Ты помнишь, что она любила тебя. Что у вас был прекрасный контакт. Ты думаешь, мама, что вы были одним целым, но вы не имели ничего общего. Мю была сильной, действительно сильной. А ты, мама, просто дерьмо. Ты дерьмо, и все об этом знают».

Естественно, он ни разу не сказал этого. У него больше не было права на свое мнение, он знал это, признавал новые неписаные законы их дома и следовал им. Знал, что сейчас Сульвейг взяла верх.

Однажды утром она проснулась, как всегда, с криком, рвущимся из груди. Сон без сновидений был настолько тяжелым из-за выпитых таблеток, что рука, на которой она лежала, затекла и потеряла чувствительность. «Мертвечина, — подумала она, случайно задев комод этой рукой. — Тяжелая как свинец, почти невыносимо таскать».

Как только она села в постели, крик целенаправленно двигался к выходу, чтобы дождаться ее выбора: вырваться через рот или застрять в ушах, как стон раненого животного.

«С шумом в ушах ничего нельзя поделать, — сказал один из тех врачей, которых она регулярно посещала. — Избегайте шумных мест». Теперь она так и делала. И еще он выписал успокоительное — чтобы приглушить звук или по какой-то иной причине, она точно не знала. В любом случае Сульвейг принимала лекарство, но оно не сильно помогало.

Дыхание прерывалось, она вынуждена была хватать ртом воздух и отдавать самой себе приказы. «Встань с кровати, Сульвейг. Пройди через коридор. Открой дверь в гардеробную. Зажги лампу, Сульвейг».

При взгляде на свое произведение она почувствовала, как временное спокойствие распространяется по телу словно слабый теплый поток. Крик пропал. В руке стало покалывать, начала возвращаться чувствительность. Она зарылась лицом в потертую белую кожаную куртку Мю. Кое-где красная подкладка порвалась и замахрилась, и Сульвейг решила зашить ее. Медленным движением она сняла куртку с вешалки и прижала к груди. Теперь, найдя себе работу на день, она могла дышать спокойно.

Она уже собиралась закрыть дверь, когда заметила это. Она отодвинула верхнюю одежду и уставилась на то, что было за ней.

Масса картинок покрывала стену от пола и почти до потолка. Она не видела коллаж много лет. Он был потрепан по краям и, кажется, раньше лежал скрученным.

Сульвейг провела рукой по неровной поверхности. Она точно знала, сколько ему лет: Мю было одиннадцать, когда она нашла пакет с журналами в мусоросборнике. Не теми, что читала иногда Сульвейг — «Хэнт и векан» и «Адлерс», — а толстыми шикарными женскими журналами «Клик» и «Элль», полными репортажей с модных показов в Париже и интервью с актерами, художниками и модельерами.

Мю затаив дыхание неделями изучала их, словно они содержали некий код, который мог пригодиться ей во взрослой жизни. Она срисовывала некоторые фотографии: худые, одетые в черное, бледные темноглазые женщины, прислонившиеся к старым деревьям. Реклама духов с нагими телами в живописных позах. Чернокожие мужчины с обнаженными торсами и блестящими белыми зубами с золотыми пломбами. Мужчины в женской одежде. Женщины в костюмах. Женщины со скулами, за которые можно убить.

Она вырезала и наклеивала несколько месяцев, пока наконец не сочла коллаж готовым: взрыв лиц, тел и цветов. Она рисовала пастелью прямо по фотографиям, меняя их. Наклеивала несколько снимков друг на друга толстыми слоями клея и отрывала полоски с частью изображений лиц и тел прежде, чем клей застынет, чтобы обнажить нижние изображения: пара глаз с пронизывающим взглядом. Грудь. Нога в песке. Змея.

Сульвейг не понравилось, что Мю повесила коллаж на стене своей комнаты. Ее коробили многочисленные глаза, казалось, таращившиеся на нее, в каком бы углу комнаты она ни находилась, хотя феномен объяснялся просто: модели смотрели в камеру, когда их фотографировали. И поэтому спастись от их насмешки она не могла, даже прижавшись к стене, на которой висел коллаж, — они все равно смотрели ей прямо в глаза. К тому же она считала, что все эти обнаженные тела — перебор для одиннадцатилетнего ребенка.

Она сказала Мю: «Что с тобой? Однажды это принесет тебе несчастье. Прежде чем ты поймешь, что оно того не стоит».

Должно быть, Себастиан ночью тайком повесил коллаж, и еще: он втайне хранил его все эти годы. Теперь же решил подарить свое сокровище комнате памяти. В душе поднялась волна благодарности, и ей пришлось откашляться, чтобы не заплакать.

Это было признание со стороны Себастиана. Шаг на пути к примирению.

Она босиком прошла по квартире и приоткрыла дверь в комнату Себастиана.

Вечером того дня, когда последний штрих завершил создание комнаты памяти, в дверь постучала она. Сульвейг, уже давно с трудом проводившая четкую границу между воображаемым миром и действительностью, увидев высокую женщину в длинном черном пальто, приняла ее сперва за плод своей фантазии. Она просто-напросто не вписывалась в старый грязный подъезд со своими накрашенными красной помадой губами и широкополой шляпой, под которой, как оказалось, скрываются по-мальчишески коротко стриженные волосы.

— Я сперва подумала, что ты какая-то артистка, — искренне сказала ей Сульвейг много позже. Не потому, что женщина показалась ей красивой, скорее наоборот. Она воспитывалась на других идеалах — девушки должны были быть мягкими, тонкими и прозрачными, как эльфы.

В женщине с широким ртом, большими губами и квадратным подбородком не было ничего от эльфа — она была красива скорее мужской, чем классической женской красотой.

Она представилась подругой Мю и шагнула через порог так уверенно, словно уже тогда знала, что переселится сюда. Словно не могла даже представить себе, что ей в этом откажут.