Замерзшее мгновение

Сульвейг не сомневалась, что он мог предотвратить смерть Мю. Она не обвиняла его вслух только потому, что не видела в этом необходимости. Он и так винил себя.

Он не ответил на улыбку Каролин, руководствуясь подростковыми правилами поведения. Недовольство, за редким исключением, было универсальным выражением чувств.

Она пугала его, он все равно не мог унять кипевший в нем гнев.

— У тебя духи Мю.

Он уставился на нее, хотя ее взгляд заставил комнату поплыть перед глазами. Вместо ответа она положила руки на одеяло с легким, но безошибочным нажатием, от которого у него задрожали бедра. Дыхание перехватило, но он не отвел взгляда.

Медленно, делая ударение на каждом слоге, она произнесла его имя.

— Знаешь, на другой стороне земного шара в полной изоляции живет одно очень религиозное племя. Юноши этого племени проходят через специальный ритуал, чтобы стать мужчинами: режут себе ноги и руки и мажутся кровью. Это как-то связано с признанием своих грехов подобно мученикам в христианстве. Потом юноша лежит в особой пещере, которую готовят пожилые женщины, они жгут там какой-то особый кустарник — не помню, как он называется, что-то вроде нашего можжевельника, с сильным и пряным запахом. Юноша лежит на постели из листьев три дня и три ночи. Случается, что он режет свое тело слишком глубоко и истекает кровью: тогда боги видят его мужество и немедленно призывают к себе, — но чаще юноша выживает и через три дня возвращается в деревню, а его раны становятся шрамами: длинными темными змеями, обвивающими тело. Чем больше узор из шрамов, тем выше статус мужчины. Они доказательство его храбрости. И того, что он приобрел знание о чем-то важном. Он понял и взял на себя груз вины, и готов посвятить остаток своей жизни ее искуплению.

Она склонилась к его лицу, и тепло от ее тела заставило ноги неметь. На лбу и под мышками выступил пот.

Его ноздри уловили ее дыхание, сладкий и резкий запах, вызвавший желание и отстраниться, и приблизиться.

— Такого племени не существует, — произнес он слабым голосом.

Ее влажные губы блеснули, и на лице появилась улыбка.

Он хотел настоять на своем: его учитель обществознания говорил, что чувство вины и мученичество характерны исключительно для западноевропейских религий, — но в легких не хватало воздуха, чтобы это произнести. Она была слишком тяжела для его тела, ее взгляд жег глаза, пугал его, вынуждая молчать и лежать неподвижно. В тот момент, когда он подумал, что сейчас потеряет сознание от недостатка кислорода, она откинулась назад, но сначала провела руками по простыням. Влажно приникнув к пересохшему рту, она всосала его нижнюю губу. Боль отдалась в позвоночнике, когда она укусила его. Он забился в конвульсиях, подняв колени, руки и ладони, пытаясь защитить себя и свое тело.

Каролин сделала шаг. Ее лицо выражало сострадание и презрение, своего рода нежность, которую он вызвал в ней слезами своего стыда.

Она легко дотронулась кончиками пальцев до его мокрой щеки.

— Когда ты вернешься домой, можешь снова переехать в свою комнату.

52

2007 год

Собака кружилась у его ног с жалобным писком, странным для огромного ньюфаундленда. Споткнувшись несколько раз подряд, Свен направленным ударом заставил собаку отпрыгнуть на расстояние метра и отмахнулся от слабых угрызений совести. Ему было о чем подумать.

Обычно им обоим нравился неторопливый ритуал кормления норок. После многих лет одинокой жизни у Свена выработалась привычка разговаривать со своими собаками. Альберт был его третьим ньюфаундлендом. В среднем они жили недолго — недостаток для таких больших псов. Лапы искривлялись, и животное становилось олицетворением боли и потерянного достоинства. Два раза ему пришлось пристреливать собак за домом. Это было невесело, но все равно более человечно, чем заставлять животное страдать.

Глядя через окошко на верхушки елей, он понял, что ветер стих.

Перед домом виднелись две фигуры в одинаковых, слишком больших красных куртках с подходящими по цвету красно-синими школьными ранцами. Они махали куда-то в сторону дороги. Перед ними возник старый «сааб» Эрикссонов. В следующую минуту их уже не было.

Раз в три дня Свен забирал утром детей Эрикссонов и Кайсы. Он высаживал всю ораву у школьного забора, чтобы встретить их на том же месте в три часа. Это называлось «совместная поездка». Когда наступала его очередь играть роль школьного автобуса, он редко бывал в хорошем настроении. Обычно лишь коротко ворчал, когда дети забирались на заднее сиденье.

Они также вели себя на удивление молчаливо во время поездки. У Свена не было опыта общения с другими детьми, кроме двоих, оказавшихся у него на шее после женитьбы на Ли, но он все равно считал, что дети обычно шумят и кричат. Ну это уж их дело. Лично он радовался, что они молчали.

Он стыдился, что Ли так и не научилась водить машину. С разной степенью раздражения он пытался объяснить ей, что в столь далеком от цивилизации и общественного транспорта месте, где живут они, водительские права являются жизненной необходимостью.

Ли. Готовка и уборка — вот о чем он думал, когда несколько лет назад понял, что ему нужна женщина. Любовь, конечно, тоже — он ведь не пень какой-нибудь, — но прежде всего он хотел избавиться от обязанностей по дому, недостойных мужчины. На приходящую домработницу у него не было денег.

В доме никогда не было так чисто. Этого у нее не отнять. И она не презирала свои обязанности, как зачастую делают шведки, в особенности те из них, кто увлекся феминизмом в поисках ответа, почему они недовольны собой и своей жизнью. Он встречал такой тип женщин. Прежнее одиночество не означает, что у него нет опыта общения с противоположным полом.

Посредническая контора после заполнения всех анкет нашла ему Ли не потому, что он не мог лично вступить в контакт со шведской женщиной. В нем нет ничего отталкивающего. Прежде всего он привлекателен как владелец работающего предприятия — хотя норковая ферма сейчас, в это проклятое время защиты прав животных, и функционировала практически благодаря дотациям.

Не слишком трудно заставить городскую тетку нарисовать себе романтические картинки о деревенской кухне и садах с душистыми травами и возбудиться до такой степени, что она пошла бы хоть за черта, хоть за дьявола, только бы ее мечты осуществились. Но найти женщину, которая могла засучить рукава и работать, даже когда сельская жизнь становилась изнурительной и скучной, не рассуждая при этом о равноправии и самореализации, куда сложнее.

Он вынашивал мысль об этом несколько лет, решив начать сначала и купить усадьбу. Выбор пал на Таиланд, в общем-то случайно. То, что это оказалась именно Ли, тоже было непредвиденно, если уж оставаться до конца откровенным. Каталоги предлагали тысячи полных надежды женщин всех возрастов. Он в основном интересовался молодыми, но не слишком юными: подозревал, что у них еще не спала с глаз романтическая пелена. Они легко могли вообразить себе, что действительность и есть мечта. Те, которые постарше, рассуждал он, возможно, уже успели пройти суровую школу жизни и осознать, что на самом деле так редко бывает. А ему требовалась повседневная помощь, а не дискуссионный клуб с тем, кто себя жалеет или указывает ему, что он должен делать.

Так что во многом он был доволен Ли. Хотя она оказалась обманщицей: скрывала от него двоих детей до того самого момента, когда время обручения уже было назначено, они выправили ей паспорт и купили обратные билеты. Только прибрав его к рукам, она бросила бомбу, сообщив, что двое ее детей живут в деревне — без отца, со старой бабушкой.

«Пусть там и сидят, — сказал он, охваченный злобой. Он ненавидел, когда его пытались каким-либо образом обмануть или использовать. — Или пошло все к черту».