Замок из песка

Я решительно помотала головой.

— Ну, нет так нет. — Сашенька достал из кармана два зеленых лоскутика билетов и, скомкав, выбросил в урну. — Только если ты это из-за Ларисы, то зря… Она на тебя и не обижается уже вовсе…

Сидящий на лавочке бомжик осторожно покосился в нашу сторону, потом запустил руку в мусорницу и выудил оттуда билеты. Сощурившись, рассмотрел их в свете фонаря, любовно разгладил и немедленно отправился куда-то вихлястой, словно у таксы, походкой.

— Продавать пошел, — заметила я вслух. — Зря ты, наверное, их выкинул. Можно было в кассу сдать.

— Да ладно! — Сашенька небрежно махнул рукой и, видимо, почувствовав, что «шикарный» жест произвел на меня определенное впечатление, перешел в наступление. — Если не в кино, то давай в кафе посидим, что ли?

И неожиданно я почувствовала, что мне уже не хочется сопротивляться. Кроме того, «шикарный» жест действительно понравился. Пусть не шубу под ноги, как в «Бесприданнице», а всего лишь билеты в урну — но все же! Красивый, неглупый мужчина, кроме всего прочего, напоминающий Алексея, сделал это ради меня!

Правда, расточительность и щедрость, судя по всему, не были его отличительными чертами. Пройдя мимо цивилизованных «Сонаты» и «Роксаны», мы в конце концов зарулили в весьма посредственную кафешку с непритязательным названием «Радуга». Салфетки на столиках при ближайшем рассмотрении оказались просто нарезанной писчей бумагой, из трех стульев, стоящих у стола, два были колченогими. И только один из пунктов меню радовал разнообразием. В колонке «Спиртные напитки» числились и «Агдам», и «Далляр», и «Анапа», и даже «крепленое вино номер 72», которое, видимо, и распивала развеселая компания у противоположной стены.

— Что тебе заказать? — спросил Сашенька, изучив меню с первой до последней строчки.

Я пожала плечами:

— Ну, может быть, чашечку кофе?.. Нам, в общем-то, и нельзя больше ничего.

— Вот это номер! Привел, называется, девушку в кафе!.. А может быть, пирожное маленькое или мороженое? Это ведь тем нельзя, которые на сцене лебедей пляшут, а тебе-то — маленечко, а?..

Он попытался заговорщически подмигнуть, но я немедленно и решительно обиделась. Гордость за наш экспериментальный класс уже успела прочно въесться в мое сознание. Когда намекали на то, что мы «так, самодеятельность», Гоша обычно приходил в дикую ярость. Но я ограничилась сухим и прохладным замечанием:

— Наша диета ничем не отличается от диеты тех, которые «пляшут лебедей». И, кстати, нагрузки — тоже…

— Ну вот, опять я ляпнул что-то не то. Не везет мне сегодня… Ладно, кофе так кофе.

Ледовской сделал заказ, и недовольная официантка минут через десять принесла на грязном подносе две чашечки с выщербленными краями. А когда она удалилась, оставив перед нами дурацкий кофе и необходимость о чем-то говорить, Саша, глядя куда-то поверх моего плеча, произнес:

— Настя, а что ты думаешь о том, чтобы нам начать встречаться?

— Чего? — не поняла я: так старомодно и вычурно это прозвучало.

Он улыбнулся:

— Смешно говорю, да?.. А это знаешь почему? Ты ведь настолько не похожа на других женщин, что я просто не знаю, как с тобой обращаться… Веришь, никогда таких проблем не возникало! Все как-то легко, просто… Скажешь: «Вот и иди туда, где просто»?..

Я ничего не говорила. Просто сидела и смотрела на него безумными глазами. Не то чтобы его предложение стало для меня полной неожиданностью. Все-таки и Никитина говорила, и вообще было заметно, что наш «профсоюзный бог» имеет на меня какие-то виды. Но в моем сознании упрямо не желали состыковываться пижонские «овечьи» футболочки, фен в тумбочке, крутые тусовки комсомольских активистов с простыми и неуклюжими словами: «Давай с тобой встречаться». В моем представлении Сашенька Ледовской должен был действовать как опытный Казанова: взгляд, прожигающий насквозь, прикосновение, от которого сладкая дрожь по телу, манеры современного Джеймса Бонда, ну и что там еще? — клубника со сливками и шампанское в постель?

— Почему ты молчишь? — тихо спросил он и прикоснулся рукой к кончикам моих пальцев. — Тебе про меня, наверное, наговорили чего-нибудь?

— Никто мне ничего не говорил.

— Наговорили-наговорили… И теперь ты просто боишься.

— Да ничего я не боюсь!

Я отдернула руку так резко, что одна из чашек со звоном опрокинулась. Светло-коричневая лужица с крупинками непонятного происхождения медленно растеклась по столу. Официантка за стойкой недовольно поджала губы. И только веселая компания, распивающая «крепленое вино номер 72», ничего не заметила. Им было не до того.

— Ничего я не боюсь! — Досаду все-таки не удалось скрыть, и она явственно прозвучала в моем голосе. — Просто… Просто я не понимаю, зачем это надо… И потом, ведь я тебя не люблю!

К моему удивлению, Сашенька не обиделся. И даже как-то весело наморщил нос:

— Совсем не любишь? Нисколечки?

— Совсем.

— А когда я тебя целовал, тогда, у вас в комнате… Помнишь, как ты гладила мое лицо, как говорила: «Глаза твои люблю, губы твои люблю, волосы твои люблю»?.. Или уже забыла?

Вот это был номер!.. Я по-детски ахнула и прикусила собственный кулак. Почему-то мне казалось, что все события того «алкогольного» вечера восстановились в памяти. Совершенно четко помнилась кассета с дассеновской песней «Если в мире нет тебя», Никитина, танцующая с «гигантской каракатицей», потом поцелуй, Ирка Шахова, в одной ночнушке открывающая дверь… Да, возможно, было что-то между соприкосновением наших губ и тем моментом, когда мне пришлось выскочить в коридор. Но, Господи, неужели было именно это?!

Уже второй раз за сегодняшний день я мучительно покраснела, закрыла лицо ладонями, сложенными домиком, и помотала головой. Сашенька ждал, видимо, рассчитывая услышать стыдливое девичье признание. И только рука его вновь начала подбираться к моим пальцам.

— Саша, я должна извиниться… — Мои пересохшие губы наконец разлепились. — Но дело в том, что я в тот вечер выпила. А я вообще водку не пью. И шампанское пила один только раз, с родителями на Новый год…

А он продолжал улыбаться! Наверное, прокручивал в голове мысленный вариант своего ответа: «Это ничего! Когда человек пьян, он раскрепощен. И не нужно стыдиться своих чувств. Ты ведь мне тоже очень нравишься».

— …И потом, эти слова относились не к тебе… Просто есть один человек, и так получилось, что ты на него похож. Внешне похож…

Улыбка на Сашином лице растаяла так безнадежно и быстро, что я почувствовала себя настоящей стервой. Он на секунду опустил голову, стиснул пальцы так, что костяшки побелели. А когда вновь посмотрел на меня, то был уже снова прежним Сашенькой — безукоризненно красивым, немного эгоистичным и очень уверенным в себе. Только желваки, перекатившиеся на щеках, совсем как тогда у Алексея, сказали о том, что отнюдь не все о'кей.