Замок из песка

В училище я явилась в весьма приподнятом расположении духа. Эпизод с завязыванием шнурков перестал казаться мне кошмарным. Кроме того, после посещения архива я чувствовала себя так, будто приобщилась к жизни Алексея, пару часов проболтав с ним в местной «Кофейне».

В раздевалке никого не было. Девчонки, видимо, уже стояли в классе у станка. Но странным казалось то, что в коридоре висела напряженная тишина. Мало того, что никто не тренькал на рояле, но никто даже и не разговаривал. Предчувствуя, что опаздываю второй раз за день и занятие уже началось, я толкнула скрипучую дверь класса. И сразу же почувствовала, что эта жуткая тишина накрывает меня, как птицу силок. Девчонки и в самом деле стояли у станка, а от рояля к окну, скрестив руки на груди, ходил Георгий Николаевич. Он был немного пьян, немного задумчив, немного счастлив. Зато мои одногруппницы, все как одна, молчали зло и нехорошо.

— Ну, здравствуй, Настенька! — сказал Гоша, поднимая на меня увлажненные светлыми старческими слезами глаза. — Мы тут уже десять минут о тебе разговариваем, а тебя все нет…

Не зная, что ответить, я замялась на пороге. Впрочем, Гоша и не нуждался в моем ответе. Обернувшись на девчонок, он продолжил прерванный монолог, предназначавшийся теперь для меня:

— Вот я и говорю: что значит, человек занимается!.. Она пришла почти на год, на год позже вас! Она ничего толком не умела и жила черт знает где, а не у мамы на полном пансионе!.. Вы же! — Он раздраженно махнул рукой. — А, что с вами говорить! Если нет настоящего желания заниматься балетом, то ничего не получится! А настоящее желание — это труд до седьмого пота! До боли, до крови!.. Тебя, Лебедева, кстати, касается! Кто тебя надоумил под пуанты гольфы надевать? Лучше бы ты их сверху надела, обувь пожалела! Так нет же: ноженьки собственные жалеем, ноженьки!.. А она, вон, не жалела!

Гоша снова кивнул на меня и принялся уже за Вероничку:

— А ты… Думаешь, родители за тебя и в театре платить будут? Пусть хоть миллион заплатят, но Одетту тебе не станцевать! Это же надо так себя распустить! Еще в начале года ты превышала норму на шесть килограммов! А сейчас на сколько?!

Сильно и брезгливо ущипнув Артемову за бедро, он отошел к роялю и устало кивнул концертмейстерше:

— Сейчас начнем…

Воспользовавшись паузой, я подбежала к станку и встала на свое место. Милка Лебедева, стоящая сразу за мной, зачем-то отступила на шаг назад.

— А что случилось-то? — спросила я, не оборачиваясь.

Милка услышала, но никак не отреагировала. Зато Георгий Николаевич подошел ко мне со вновь увлажнившимися глазами и со стариковским пафосом произнес:

— Радость! Радость большая у нас случилась!.. Надежда Ивановна Третьякова очень довольна твоими успехами, и с этого дня ты будешь заниматься по индивидуальной программе. Немного со мной, но в основном с ней… Жизель ты будешь готовить! Поняла? И Кончиту!

В первый момент я не ощутила ни радости, ни удивления, только тупое недоумение: «Как же так может быть? Наверное, что-то перепутали?»

Потом Гоша заставил девочек поаплодировать мне. И только эти сухие хлопки, почему-то похожие на пощечины, немного привели меня в чувство.

— Когда? — было первое, что произнесли мои пересохшие губы.

— Что когда? Когда танцевать?.. Ну, когда подготовишь, тогда и танцевать. Я думаю, еще очень не скоро. Надежда Ивановна — педагог требовательный, поблажек не будет…

— А с кем?

— В смысле, с кем? — опешил Георгий Николаевич. — Тебя будущий партнер, что ли, интересует? Да какая разница? Ты ведь ни с кем из них еще не танцевала, никого не знаешь!.. Эх, Настя, Настя! До тебя еще, по-моему, не дошло, что ты будешь репетировать Жизель! Не с третьей линии кордебалета жизнь начинаешь! И даже не с двойки виллис! С Жизели! Понимаешь, с Жизели!

Переспрашивать я постеснялась. Но Гоша, вернувшись к роялю, видимо, вспомнил о моем вопросе:

— А с кем танцевать, говоришь?.. Ну, не знаю… «Жизель», я думаю, с Андреем Вихревым. Он из тех Альбертов, что у нас есть, больше всего тебе подходит. Хороший мальчик, крепкий!.. Впрочем, это, конечно, решит Надежда Ивановна… А по поводу Кончиты?.. Ну, там, наверное, с Лешей Иволгиным. Он тоже ничего — надежный партнер, опытный. Поможет тебе, я думаю…

Урок Георгий Николаевич сегодня вел особенно энергично и яростно.

— Не расползаться! — кричал он, стуча указательным пальцем о крышку рояля. — Не расползаться! Пример подруги должен вас вдохновлять на труд, а не на зависть!.. Фраппе бьем так, чтобы под коленками синяки оставались! У всех самолично проверю! А то сучат, как воробышки ножульками!.. На Суслову, на Суслову посмотрите!

— А что на нее смотреть? — подал голос кто-то из середины. — Сколько можно?! Ах, Настенька талантливая! Настенька божественная! Да если бы вы с нами столько, сколько с ней, занимались!.. Просто сразу на нее поставили, как на лошадь скаковую…

— С вами заниматься?! — рявкнул Гоша, грозно упирая руки в бока. — Да если бы от вас была хоть сотая часть той отдачи, которую дает она! У вас же одни мальчики в голове!

— А у Сусловой, несомненно, сплошной балет!

Вероничка заметила это вполголоса. И Георгий Николаевич ее не услышал…

В раздевалке меня не то чтобы демонстративно сторонились — просто предпочитали держаться на расстоянии. На просьбу подать откатившуюся заколку отказом не отвечали, но заколку отдавали холодно, стараясь не соприкасаться пальцами. Я тысячу раз пожалела, что не полезла за ней под лавку сама, тысячу мысленных ругательств послала Гоше, умудрившемуся преподнести сегодняшнюю новость в самом невыгодном для меня свете. Короче, мне ужасно хотелось плакать, когда на скамейку рядом со мной присела миролюбиво улыбающаяся Артемова.

— А хочешь, я скажу, какой партии ты больше обрадовалась? — спросила она, изучающе глядя мне в глаза.

Я почувствовала подвох, но все равно переспросила:

— И какой же?

— Естественно, партии Кончиты! Это Гоша ничего в психологии не понимает: Жизель, Жизель!.. Балет-то, конечно, балетом, но ты ведь у нас тоже женщина из плоти и крови и ничто человеческое тебе не чуждо?

Она выдержала эффектную паузу и произнесла то, что и так уже было всем очевидно:

— Кончиту-то танцевать будешь с Иволгиным? Мечтаешь, наверное, как он тебя за все места потрогает?

И снова я промолчала, боясь ляпнуть что-нибудь, что спровоцирует Вероничку на открытое нападение.

— Только радуешься-то ты зря… Хотя нет, ты ведь у нас к этим вопросам философски относишься, да? И с Мишкой тебе было ладненько танцевать, и с Лешенькой точно так же будет? Ну, подумаешь, ему все равно: что титька твоя, что какой-нибудь теннисный мячик. Одинаково — по фигу! Главное ведь балет, правда?

— Ты на что это намекаешь?! — Мои кулаки сжались так, что побелели острые костяшки пальцев. — Или говори открытым текстом, или уж вообще молчи.

— Я и не намекаю. «Голубой» твой Лешенька. Вот и все!.. Можешь, конечно, меня убить, но баб любить он от этого не начнет…

Я неторопливо встала, аккуратно заправила водолазку в черные джинсы. Нарочито медленно подошла к зеркалу, тряхнула головой и начала заплетать от макушки колосок. А когда напряженное молчание за спиной достигло критической точки, не вынимая шпильки изо рта, спокойно сказала: