Замок из песка

Больше он мне просто не позволил. Еще путаясь в собственных штанах, подхватил меня на руки, жарко приник губами к груди, губами же и расстегнув пуговицы блузки. Задышал в ключицу, застонал:

— Господи, как хочу тебя!

Потом положил на диван, сам упал сверху, принялся торопливо стягивать мои брюки вместе с трусиками. Он дышал, как загнанный жеребец, мучительно и ритмично вжимался в меня всем телом, раздвигал коленями ноги. Его черные волосы длинными влажными прядями падали на лоб. Мускулистый торс в розовом свете торшера казался совершенным.

За те четыре года, что у меня не было мужчины, я изрядно все подзабыла. Но все же пыталась помогать ему своими движениями и, как умела, ласкала его грудь, ягодицы и бедра.

Боли не было. Хотя Никитина и предупреждала: «Еще пару лет себя «пособлюдаешь», все снова зарастет, как у девочки». Но не было и особенного наслаждения. Наверное, и с отсутствием секса, как и с нереализованной любовью, я протянула слишком долго, и поэтому сейчас заново училась чувствовать.

— Давай со мной вместе, помоги мне… Вот так, чуть-чуть пониже опустись! — задыхающимся шепотом просил Алексей. И я опускалась пониже, разбрасывала ноги пошире, закидывала их к нему на плечи…

Любовником он оказался умелым и чутким. Даже выпитая водка сыграла в «минус» разве что только запахом перегара изо рта. Минуте на пятнадцатой я все же почувствовала подзабытое нетерпение, потом острое желание. А потом несколько сильных, томительных судорог выгнули мое тело и заставили ноги конвульсивно вздрогнуть.

Иволгин очухался достаточно быстро. Приподнявшись на локте, поиграл моим соском, звонко причмокнув, поцеловал коричневую родинку на груди.

— Можно мне постель-то свою с кухни перенести? — Теперь голос его был спокойным и даже веселым.

— Можно, — машинально ответила я, а сама подумала: «Зачем?»

Зачем?.. От этого простого слова мне вдруг стало страшно. Оно родилось в моей голове, в моем сердце, оно родилось во мне! Только что в моей жизни произошло событие, к которому я осознанно шла несколько лет. И теперь почему-то не было ни радости, ни пронзительного счастья.

Зачем? Зачем! Зачем!!!

Алексей лежал со мной рядом, немного усталый, ужасно довольный, в меру ласковый. Но это был не граф Резанов, не Торреро, даже не Ганс из «Жизели»… Вполне конкретный земной мужчина оглаживал мои острые колени и шутливо пробегал пальцами по внутренней стороне бедер. И я ничегошеньки о нем не знала! Но, самое главное, вовсе и не хотела ничего знать. Мне хотелось думать об Одетте-Одиллии, репетировать летящие арабески и жете ферме. Хотелось после трудного урока ехать на веселую вечеринку, где будут из принципа играть в «дурака», украшать магазинные торты бананами и апельсинами и просто так, без повода, дарить женщинам цветы. Мне хотелось снова увидеть лебединое озеро в лесу. И Антона… Мне ужасно хотелось увидеть Антона!

«Ты боишься разрешить себе любить. Сама себя боишься», — сказала мудрая Иветта Андреевна. А глупая девочка Настя Суслова не сумела разобраться, что тот пронзительно красивый мужчина, когда-то вышедший со свечой на сцену, — всего лишь олицетворение детской мечты. Всего лишь воплощенная греза о балете плюс торопливая девичья влюбленность… Глупая Настя Суслова побоялась предать то большое чувство, которое пестовала и лелеяла несколько лет… Настя Суслова старательно закрывала глаза, затыкала уши и тупо твердила: «Антон — просто друг. Антон — просто хороший человек. Я ведь люблю Иволгина!»

Вот и дотвердилась… Теперь голое колено Алексея скользило по моей ноге, его рука не особенно требовательно, но все же откровенно мяла мою грудь. А я хотела только одного — уснуть и, проснувшись, с облегчением понять, что ничего и не было: мы с Иволгиным по-прежнему только друзья и деловые партнеры, черные пуанты Одиллии уже шьются для меня в обувном цехе, а вечером заедет Антон, никогда не стоявший на пороге с ненужным букетом роз под мышкой…

Когда Иволгин, наигравшийся с моей грудью, снова привалился ко мне тяжелым, мускулистым телом, я торопливо отстранилась и пролепетала:

— Мне нужно в душ. Я так не могу.

— Ну, давай, — он лениво потянулся. — Только не очень там плескайся, а то я могу и задремать невзначай.

Джинсы мои валялись на полу, а вот халатик висел в шифоньере. Через всю комнату пришлось прошлепать голышом.

— Ноги у тебя, конечно, высший класс! Даже не по балетным меркам, а по модельным! — заметил Алексей, перевернувшись на живот. — И волосы… Да и глаза… Жена у меня тоже, как ты, красивая. Только не танцует уже давно.

Я промолчала и, накрывшись халатиком, выскользнула в коридор.

Мои дальнейшие ощущения сможет понять только тот, кто три часа сидел в холодной ванной. Напор воды я постепенно уменьшила, потом и вовсе закрутила кран. Все казалось, что шум душа помешает Иволгину заснуть. А я так хотела, чтобы он заснул! Я молилась об этом. И содрогалась при одной мысли о том, что мне снова придется задирать к потолку ноги и шептать «люблю» вовсе даже не любимому мужчине…

* * *

Номер мобильного телефона Антона я тем же утром отыскала в записной книжке. А днем позвонила из таксофона в фойе Дома культуры. Он ответил сразу, но, услышав мой голос, немного помедлил, а потом достаточно прохладно спросил:

— У тебя что-то случилось?

— Нет, — заторопилась я. — То есть да, случилось… То есть нет, конечно…

— Конкретная помощь от меня требуется?

— Мне просто нужно с тобой поговорить.

— Разговоры давай отложим до лучших времен? — Мне показалось, что он усмехнулся. — А то и у меня — дела, и у тебя, наверное, тоже.

— А когда эти лучшие времена наступят?

— Ну, когда-нибудь наступят, — не очень уверенно ответил Антон, потом вежливо попрощался и нажал отбой.

Второй раз звонить было бессмысленно, финал оказался бы точно таким же. А мне необходимо было с ним поговорить, необходимо было увидеть его глаза, шрам, тонкой ниточкой рассекающий лоб, вживую, а не по телефону услышать чуть глуховатый голос и смущенно-насмешливое: «Мадемуазель…»

После утренней репетиции я не пошла, как обычно, домой, а принялась плести Иволгину про срочные и неотложные дела на другом конце Москвы.

— Ох, Настя, все у тебя не вовремя! — улыбнулся он и, обняв меня за талию, прижал к низу своего живота. — Не вчера, не позавчера, а именно сегодня!.. У нас ведь до вечера времени уйма. Обед бы могли с толком использовать…

Намек был более чем прозрачен. И я мгновенно и остро прониклась жалостью к нему, сегодня такому веселому и раскованному, и отвращением к себе, погрязшей в нелепом и унизительном вранье.

— Нет, Леш, мне в самом деле очень нужно решить все именно сегодня…

— Так, может, мне с тобой съездить?

— Нет! Не надо!

Последняя фраза вышла нервной, почти истеричной. Больше Иволгин настаивать не стал. А я, покидав в сумку тунику и пуанты, прямиком из ДК отправилась в Китай-город.