Замок Саттон

— Может быть, это место любят молодые, — ответил Джон.

Вечером за ужином в Большом зале, где присутствовали сэр Ричард, леди Вестон, сэр Джон Роджерс и доктор Захарий, Анна Вестон повернулась к астрологу и сказала:

— Доктор Захарий, меня очень волнует, что Жиль отказывается встретиться со священником. Мне бы очень хотелось, чтобы он исповедовался и получил отпущение грехов. Не могли бы вы уговорить его?

Знахарь покачал взъерошенной головой.

— Нет, миледи. Он — истинный цыган во всех отношениях. Он верит во множество вещей, в том числе и в Бога. Но у него есть много иных убеждений: таких, как старые бои, невидимые люди, могущественная магия — и именно потому учение Церкви неприемлемо для него.

— Но мне страшно думать о том, что его душа попадет в ад.

Доктор Захарий улыбнулся. — Такую истинно чистую душу, как у него, не ждут мучения. Вы ведь верите, что Бог все видит и прощает?

— Да.

— Тогда Всевышний снизойдет к бедному цыгану, который никогда в жизни никому не причинил вреда.

— Вы уверены?

— Да… Но, чтобы успокоить вас, я поговорю с ним о причастии.

Я слышала, что в вас тоже течет цыганская кровь, доктор Захарий, — сказала Анна.

— Да, это правда. — Гримаса боли на мгновение исказила лицо астролога.

«И кровь Говардов, без сомнения», — одновременно подумали и Ричард, и Джон. Они совсем недавно видели герцога в Блэкфраерсе, и потому сходство между Говардом и колдуном им особенно бросалось в глаза.

Будто читая их мысли, Захарий сказал:

— Ходит много слухов о моем происхождении — уверяю вас, все они сильно преувеличены.

Поздней ночью в комнате Жиля шут опустился перед ним на колени и поцеловал его руку.

— Я думаю, что вы благословлены дважды, доктор Захарий, — сказал он. — Я чувствую, что в вас течет смесь цыганской и благородной крови. Я прав?

— Да, — ответил Захарий. — Это неизвестно никому, кроме тебя, и я надеюсь, ты умеешь хранить секреты.

— Конечно, — Жиль медленно поднялся. — Я сохраню этот секрет в течение нескольких часов, оставшихся мне, — ведь все произойдет сегодня ночью. Вы ведь это знаете?

— Да, — ответил Захарий по-цыгански. — И будет так, как ты сам того хочешь.

Жиль ответил на том же языке:

— Я вернусь на землю, как и обязан. Звезды должны стать моим пологом, когда я умру. Я не должен быть окружен четырьмя стенами.

— Тебя мучает боль?

— Очень. Лекарство почти не помогает.

— Вот. — Захарий достал бутылочку из глубины своего плаща, — Это облегчит твой уход.

— Это яд?

— Это эликсир смерти и наслаждения. Когда ты выпьешь, ты заснешь, как не спал никогда раньше. Выпей его, когда ляжешь под луной. Мы от рождения имеем право сделать это.

— А должен ли я повидаться со священником?

— Да, это успокоит добрую женщину. Я сейчас пошлю за ним. Отдохни немного, тебе предстоит долгое путешествие.

Духовник Вестонов был разбужен и доставлен в комнату шута для того, чтобы выслушать его исповедь и причастить его. Он чувствовал себя как-то скованно, будто вторгался в какие-то запретные сферы, лежащие вне его компетенции, потому что во время всего обряда застывшая фигура доктора Захария недвижно стояла у двери. Он внимательно наблюдал, как Жиль причащался. В комнате воцарилась неприятная атмосфера, никогда раньше священнику не приходилось испытывать ничего подобного. Он исполнил свой христианский долг по отношению к цыгану, но на душе у него было тяжело. Существовало что-то почти языческое в этих двоих — шуте и странном молодом госте леди Вестон. Священник был настолько возбужден, что ему пришлось выпить глоток крепкого эля, прежде чем снова лечь спать.

Жиль открыл глаза:

— Доктор Захарий, господин, время пришло.

— Ты уверен? Тогда я помогу тебе, мой друг.

— Пожалуйста, подайте мне мою сумку. На память о себе я хочу оставить мои вещи. Палка с головой шута — младенцу; коробка с разноцветными камнями — леди Вестон; носовой платок — сэру Ричарду, а моя лютня — Кэтрин.

Он снял с шеи амулет.

— Он имеет великую силу. Его дала мне старуха, живущая у священных камней в Солсбери. Я оставлю его… — Но он не закончил фразу. Внимательно посмотрел на Захария и спросил: Кому мне оставить его, господин? Проклятие Саттона коснется одного из них, не правда ли? Кому этот амулет может понадобиться больше всего?

— Отдайте его Фрэнсису, — тихо произнес Захарий. Шут зарыдал.

— Нет, только не это, неужели его жизнь будет прервана в самом расцвете?

— Да, так предопределено. Но если я смогу побороть проклятие, то сделаю это.

— Используете ли вы мой амулет, чтобы помочь ему? Пожалуйста, повесьте его ему на шею собственноручно.

— Он будет рядом с амулетом моей матери, который Фрэнсис уже носит.

Жиль опустился на колени перед Захарием.

— Благословите меня по-цыгански, как благословляют тех, кто должен умереть.

Захарий запел странную песню, которую он часто слышал, когда его мать напевала ее над больными и умирающими, и которая служила одним из главных доказательств того, что она была ведьмой.

— А теперь прощайте.

Жиль взял в руки бутылочку с эликсиром.

— Я провожу тебя до арки Привратной башни.

Они вышли вместе в невероятную ночь, под благословенный небесный свод с призрачным сиянием звезд. И, проходя в последний раз через внутренний дворик, Жиль окинул взглядом темные очертания замка Саттон, который был неподвижен, подобно громадному спящему зверю. Как приятно было испытывать душевный подъем, знать, что скоро в чаще леса он ляжет на землю и сделает первые шаги в вечность. Он бросил еще один взгляд в сторону замка.

— Пощади Фрэнсиса, — прошептал он. Но камни молчали.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В ту зиму 1529 года казалось, что вся Англия вымерзла. Начиная с ноября земля затвердела от мороза, деревья побелели и заиндевели, а реки и озера покрылись льдом. Стояли лютые морозы, а долгожданный снег все так и не шел. И именно в это время, в канун Рождества, униженный и смирившийся, отлученный от двора, кардинал Уолси, дрожа, творил молитву, стоя на коленях.

— О, милосердный Иисус, я сделал все возможное для Его Светлости. Я не был игрушкой в руках Рима, как он подозревает. Я пожертвовал бы половиной своего состояния, чтобы вымолить прощение короля, так как в нем — все мое будущее.

Он вспоминал лица своих врагов, в частности герцогов Норфолка и Суффолка, когда кардинал Кампеджио объявил перерыв в суде легата в Блэкфраерсе прошлым июлем. Он знал тогда, что острие стрел будет направлено на него, а самая острая и смертельная из всех находится в руках женщины — госпожи Анны Болейн, черной ведьмы. Эти черные волосы, мрачная внешность, странные холодные глаза, желтоватый цвет лица — безобразное, отталкивающее существо! Как мог король находить ее привлекательной, к ней одной испытывать обожание, превосходящее обычную земную любовь, это было выше понимания Уолси. А ее манера наблюдать за ним, Уолси, лишала его присутствия духа. Даже случайный взгляд, брошенный на нее, приводил его в ужас. Казалось, она затаила против него злобу. Но по какой причине? Он однажды назвал ее «глупой девчонкой». Это было много лет назад, когда он уволил Гарри Перси со службы и расстроил их помолвку. Да, вероятно, из-за этого… Но все это было в далеком прошлом. И хотя она всегда была ему неприятна, он достаточно хорошо скрывал это. Некоторые люди открыто радовались при виде человека, занимавшего такое высокое положение и теперь павшего так низко. Однако он-то знал наверняка, что за его падением стояли темные силы — и прежде всего дочь Томаса Болейна.