Занавес приподнят

Сузи стояла как вкопанная. Девицы из публичных домов, существовавших с соизволения полиции его королевского величества, не без оснований считали себя честными людьми, обреченными на мученичество. В их среде воровство считалось самым омерзительным. Нарушительницу этой неписаной заповеди подвергали суровому бойкоту или просто изгоняли на улицу. Лулу знал это, потому и придумал историю с бакалейщиком, но все время был настороже, ожидая, что Сузи в любой момент может влепить ему крепкую пощечину. Однако этого не случилось. С презрительной улыбкой, глядя на Лулу, она спокойно выслушала его и, не повышая голоса, неторопливо ответила:

— Ты слишком ничтожен, Лулу, чтобы оскорбить меня. Лгать ты мастер, это я давно знаю. Но на этот раз тебе не повезло. Здесь все знают, что бакалейщик, о котором ты плел всякую чушь, мой постоянный гость… А ты напялил на себя эту барсолину и пальто, по которым, наверно, кто-нибудь плачет, и вообразил, что прикрыл ими свою низость?! Думал, поверят тебе, а не мне? Ты ведь даже не сутенер! У них хоть какие-то принципы, постоянство, а ты просто мошенник — без совести, без чести. Мокрица! — И тоном, не предвещавшим Лулу ничего доброго, Сузи заключила: — Катись-ка поживее с нашей улицы, пока морда твоя наглая цела!

Лулу невольно сжал кулаки и готов был ударить Сузи, по вовремя сдержался, сообразив, что в противном случае быть ему распластанным на асфальте. Пятясь и с тоской оглядываясь по сторонам, он ушел, сопровождаемый всеобщим хохотом, каскадом самых нелестных прозвищ и замечаний.

Почувствовав себя в безопасности, он дал волю своей мстительной фантазии.

— Погодите! Будет и у нас «ночь острых топоров», — шептал он, — и будет похлеще, чем у немцев «ночь длинных ножей»!.. Я тебе, гадюка, все припомню! Пусть только вернутся Думитреску и Сима…

Не доходя до Нерва-Траян, Лулу завернул в невзрачное кафе своего давнего знакомого, некогда комиссара полиции, господина Вилли. Здесь он был завсегдатаем, как, впрочем, и вся основная клиентура, состоявшая из картежников-профессионалов и фальшивомонетчиков, мастеров спекулятивных махинаций и сутенеров, исключенных из гимназий и университетов прожигателей «готовых денег» с их очередными возлюбленными, девицами и дамами. Бывали здесь, конечно, и сыщики, и легионеры.

Кафе «Ла Вилли» было открыто почти круглосуточно, во всяком случае со двора. Войдя в него, посетитель попадал в узкий и длинный проход, вдоль которого, друг за другом тянулись двери номеров. Мужчины входили сюда как на выставку: за большой стеклянной стеной в просторной и прокуренной комнате, именовавшейся салоном, в обществе огромного датского дога и откормленного бульдога восседали в разноцветных купальниках обладательницы желтых билетов.

Когда Лулу Митреску прошел со двора в кафе, из большого «Телефункена» гремел голос диктора:

«Здесь Румыния, радиопост Бухарест-один!..

Сегодня в 10 часов утра в королевском дворце его величество король великой Румынии Кароль Второй принял присягу бывшего министра путей сообщения господина Гельмеджяну в связи с назначением его министром иностранных дел.

Будапешт. Германский линкор «Адмирал граф фон Шпее» повредил два средних английских броненосца и вывел из строя один тяжелый броненосец.

Лондон. Прибывшие во Францию английские войска разместились на одном из участков неприступной фортификационной линии Мажино…»

Лулу остановился, чтобы послушать последние известия, но тут кто-то положил ему на плечо тяжелую руку.

— Привет, старина! — обратился к Лулу плотный лысый мужчина с сигарой во рту.

— Салют… — ответил Лулу нехотя. — Что скажешь?

— Партию покера по случаю рождества?

Лулу поморщился, оглядел кафе флегматичным взглядом и вроде бы без всякого желания согласился.

— А монеты есть?

Лулу утвердительно кивнул.

— Покажи, — недоверчиво процедил лысый сквозь зубы с зажатой в них сигарой.

Лулу важно запустил руку в карман и позвякал монетами, но, видя, что и это не производит на лысого должного впечатления, вытащил из кармана полную горсть монет.

«Телефункен» продолжал греметь:

«София. Парижская полиция неожиданно заняла бюро испанских беженцев…

Париж. Экспорт кофе из Голландской Индии катастрофически падает…»

— Ня Георгицэ, скорее! Радиожурнал! — крикнул Войнягу хозяину пансиона, когда тот вернулся из погреба с тарелкой солений. Под утро, считал он, всем понадобятся.

— Давно передают? — спросил старик, входя в комнату.

— Только начали, — ответил Морару, оторвавшись от разговора с Вики.

«Берлин. Министр пропаганды третьей империи доктор Геббельс, выступая на собрании переселенцев из Балканских стран, посвященном рождественским праздникам, сказал: «Либо мы должны выиграть нынешнюю войну, либо мы перестанем существовать как великая держава!»

— Невелика потеря, если все сразу подохнете!.. — буркнул Войнягу.

Ня Георгицэ раздраженно махнул рукой:

— Не мешай!

— Опять политика? — недовольно произнесла мадам Филотти, покачав головой. — Сегодня рождество! Лучше ешьте голубцы. Видите, они с лозовой листвой! Это я на базаре Святого Георгия…

— Дайте же, люди добрые, послушать журнал! — взмолился ня Георгицэ. — Ну сколько можно просить вас не мешать?!

«Монтевидео. Германский линкор «Адмирал граф фон Шпее» оказавшийся в безвыходном положении, по приказу канцлера рейха Адольфа Гитлера был потоплен своим экипажем в 23 часа 07 минут по Гринвичу…

Осло. Итальянский дуче Бенито Муссолини выступил с большой речью…

Копенгаген. Французское правительство усилило репрессии против коммунистов. В округе Сен-Дени арестовано 25 человек. Среди них имеются женщины. Эта группа занималась распространением нелегальной газеты «Юманите», которая, несмотря на преследования, продолжает выходить…

Лондон. Землетрясение в Турции. Эпицентр находится в…»

Морару встал из-за стола и, подойдя к приемнику, повернул ручку:

— Хватит политики. Все равно «эпицентр» не там, где его ищут господа… Послушаем-ка лучше музыку!

Аурел пригласил на вальс Вики, потом тетушку, чем доставил ей особое удовольствие.

…Было далеко за полночь, когда в пансионе погас свет. Заснули быстро и крепко. Даже Аурел Морару, который пытался еще раз обдумать события минувшего дня, едва закрыв глаза, погрузился в сон и не услышал, как раздался стук в дверь.

В комнату мужчин вошла перепуганная мадам Филотти и стала будить ня Георгицэ. Проснулись и остальные.

— Стучат! — тревожно сказала хозяйка.

Морару накинул пальто и, затаив дыхание, вышел в сени. Спросонья и от волнения он не сразу узнал голос Лулу.

Ня Георгицэ, стоявший позади племянника, скорее догадался, чем узнал по голосу, кого это принесло перед самым рассветом.

— Спроси, чего ему надо? — сердито сказал он.

Но Морару молча открыл дверь. Лулу был в одном джемпере, словно на улице стояла весенняя теплынь.