Занесенный клинок
Шрифт:
Это было прекрасно, весело, и походило на сказку. И я заставила себя забыть, что у большинства сказок мрачный конец.
Я выпрямилась, когда Катчер закрыл дверь, и посмотрела на Мэллори. Радость вырвалась наружу в нервном смешке.
— Черт возьми, Мэллори. Я собираюсь выйти замуж.
Она поправила юбку, проверила серьги и улыбнулась мне.
— Ты собираешься выйти замуж за Дарта Салливана. Хорошо, что я заставила тебя встретиться с ним той ночью, ох, и это было так давно.
— Думаю, я сама готова была встретиться с ним. Но да, ты определенно подстегнула меня.
— Я агитатор, — согласилась она. — Вы прошли
— Если из-за тебя я расплачусь и испорчу макияж Линдси, она, вероятно, задаст тебе трепку. Или, по крайней мере, собьет тебя с ног по-Кадогански.
Мы повернулись на звук шагов. Малик, Амит и мой отец направлялись к нам. Все трое были одеты в смокинги схожие по стилю с Этановым, накрахмаленные белые рубашки с бледно-зелеными нагрудными платками. Мой отец нес Оливию, выглядевшую очаровательно в своем платье без рукавов с бледно-зеленым бантом на талии и тюлевой юбочке. Ее светлые кудряшки были собраны в небольшой пучок, а в крошечном кулачке она сжимала белую корзинку.
Мой отец опустил ее, и она побежала к своей маме. Отец немедленно достал телефон из кармана и начал проверять сообщения. Думаю, он не мог не суетиться.
— Ты поразишь его, — произнес Амит, оставляя поцелуй на моей щеке.
— Хорошо, — ответила я с улыбкой. — Его нужно держать в тонусе.
Шарлотта присела перед Оливией, поправляя ее бант и указывая на меня.
— Ливви, видишь тетю Мерит? Видишь, какая она красивая?
Оливия повернулась ко мне, держа свою корзинку.
— Я разбрасываю цветочки!
— И ты замечательно с этим справишься, — сказала я.
Она потянулась и достала горсть белых лепестков, подбросив их в воздух и закрыв глаза, когда они падали ей на лицо.
— Малышка, помнишь, что нужно подождать, пока не войдешь внутрь?
Было уже поздно для людей, а особенно для ребенка. Вероятно, она устала и была сонной, ее глаза были широко распахнуты, а верхняя губа задрожала.
— Сейчас.
К счастью, «сейчас» уже наступило, поскольку дверь открылась, и Джефф вернулся на свой пост, а «Канон Пахельбеля» [24] разнесся в воздухе.
24
Канон Пахельбеля (PWC 37, T. 337, PC 358), также известный как «Канон в ре мажоре» (нем. Kanon und Gigue in D-Dur, англ. Canon and Gigue in D major for three Violins and Basso Continuo) является самым знаменитым произведением немецкого композитора эпохи барокко Иогана Пахельбеля. Первоначально оно было написано для трёх скрипок и генерал-баса.
— Вот теперь пора, — сказала Шарлотта, опускаясь на колени, чтобы поправить юбочку Оливии. — Ты готова, малышка?
— Цветочки!
Шарлотта кивнула Джеффу и Катчеру, и они открыли двери, люди повернулись на своих стульях, чтобы лучше видеть.
— Вперед! — прошептала Шарлотта, и Оливия впорхнула в двери. Но она остановилась посреди прохода, почти повернувшись вокруг своей оси, смотря на всех этих людей вокруг.
— Ливви! — прошептала Шарлотта. — Бросай цветы!
Пока толпа улыбалась, Оливия развернулась и посмотрела на свою маму.
— Ладно! — Она побежала по проходу, бросая лепестки по пути. Затем снова остановилась и посмотрела на дверь, где Шарлотта и Малик
занимали свои позиции.— Мамочка! — прокричала она. — Мамочка! Я сделала это!
— Ты хорошо справляешься, — ответила Шарлотта, показывая ей большие пальцы, пока толпа смеялась. — Продолжай.
Оливия кивнула и продолжила свой путь, с азартом бросая лепестки. Мужчины и женщины, которые сидели рядом с проходом, доброжелательно стряхивали их с рукавов и колен.
— О, милостивый Боже, должно быть, это самое милое, что я видела за этот год, — произнесла Мэллори, когда Шарлотта и Малик последовали за Оливией по проходу.
— Она пошла в свою тетю, — ответила я с улыбкой.
— Ты это сказала к тому, что она милая или что плохо следует инструкциям?
— Ха-ха-ха, — ответила я, но была благодарна Мэллори, что поддержала легкую атмосферу. В комнате было столько любви, столько ожидания, что у меня было ощущение, будто я стою на краю эмоциональной скалы. И если я расклеюсь — если позволю скатиться хоть одной слезинке — не думаю, что смогу сдержать остальные.
Мэллори посмотрела на Амита.
— Сэр, считаю, что пришло время вам исполнить свой долг.
Он улыбнулся, предлагая свою руку.
— Моя леди.
Она взяла его под руку, отправив мне воздушный поцелуй через плечо.
— Увидимся на страницах комикса!
И осталось всего трое, — подумала я, стоя рядом с матерью и отцом и ожидая, пока Амит и Мэллори пройдут по проходу.
Мы решили, что отец сопроводит мою мать по проходу. Вместо того, чтобы кто-то сопровождал меня, я пройду к Этану сама, встану рядом с ним, как его напарник, друг и возлюбленная. Вот так я хотела, чтобы начались наши отношения.
Мой отец отложил свой телефон и взял руку моей матери, а затем посмотрел на меня бледно-голубыми глазами, которые были так похожи на мои.
— Иди навстречу своему мужу, — сказал он, и они вошли в дверь вместе.
Я догадалась, что эти четыре слова были единственными, которые смог произнести мой отец, не ожидая ответа, так как пошел по проходу и помог моей матери сесть. Затем он повернулся к Этану, пожал ему руку со скоростью бизнесмена — сделка наконец-то заключена — и сел рядом с ней.
Нежелание выслушать чувствовалось опасно острым, но я не позволила этому ранить себя. Не сегодня ночью. Не сейчас, когда все участники этой свадебной вечеринки были на своих местах, и остались только мы с Этаном. Сейчас не время для сожалений. Не здесь. И не сейчас.
Сквозь открытые двери Зимний Сад наполнился ожиданием.
Кэтрин и Томас снова начали играть, их струны танцевали в мелодии, которую они написали для свадьбы. Толпа поднялась на ноги. Этан и другие повернулись к двери, когда ноты Томаса поплыли на волнах виолончели Кэтрин.
Я встала на порог, обхватив руками букет, как будто это была рукоять моей драгоценной катаны. А затем я сделала вдох и шагнула вперед.
Я знала, что эта свадьба принадлежала моим друзьями и семье так же, как и нам. Зрелище было для них; клятвы — другого рода произнесенные клятвы — для нас.
Но выражение лица Этана, когда он впервые увидел меня, было только для меня.
Глава 6
Я ТАК ХОЧУ
Глаза Этана расширились и загорелись, его взгляд был наполнен любовью и гордостью, собственническим инстинктом и грешным обещанием.