Записки наемника

Разбежавшись, он навалился на перила и стал давить на меня, стараясь перебросить через поручни. В конце концов ему это удалось, но, падая, я вцепился в Кузьмина мертвой хваткой, и тот, не удержавшись на ногах, полетел следом.

Мы грохнулись с трехметровой высоты на каменный пол. Вцепившись друг в друга, катались по полу, стараясь задушить, ударить головой, убить… Кузьмин первым вскочил на ноги и тут же нанес мне удар ногой в лицо. Удар был страшным. Я почувствовал, как что-то хрустнуло в основании черепа. Я даже удивился, что еще соображаю после такого удара. Кузьмин решил: меня пора добивать – и немного подался назад, чтобы обрушиться с новой силой. Я увернулся от удара, ухватил Кузьмина за ногу и изо всех сил ударил его ногой в живот. Этот удар дал мне возможность вскочить на ноги, хоть я и получил удар кулаком. Кулак скользнул по лицу, сдирая эпидермис. Теперь очередь была за мной. Мой кулак врезался Кузьмину в челюсть. Я бил снова и снова. Мой очередной удар отшвырнул Кузьмина к двери, которая неожиданно поддалась и Кузьмин ввалился в подвальное помещение. Это был винный погреб.

Когда я вскочил туда, Кузьмин стоял на ногах. В руках у него была стеклянная трубка, которой «насасывают» вино. Эта трубка переломилась о мои плечи.

Я нанес второй удар ногой противнику в пах. Он согнулся от боли, и я широко размахнувшись, нанес сокрушительный удар кулаком снизу в лицо. Кузьмин грохнулся головой о дно огромной бочки, которая была установлена горизонтально. Оно не выдержало удара. Молодое вино хлынуло вместе с продавленным днищем, красными волнами лилось прямо мне под ноги. Воспользовавшись моим замешательством, Кузьмин нанес мне очень сильный удар по почкам. От боли у меня потемнело в глазах. В ту же секунду последовал новый удар, гораздо более сильный, чем предыдущий. Я упал на колени в лужу вина, обхватив руками бока.

– Как тебе школа майора Иванова, а, Юрген? Знаменитый Юрген! Каково, а? – бешено орал Кузьмин. – Ну как, приятно умирать? Ты – покойник, Юрген!

– Гнида! – выкрикнул я, заставляя себя встать, но пол сделался чересчур скользким. Я понял, что если не встану, то это конец.

Но пол оказался скользким не только для меня. Кузьмин хотел прыгнуть, чтобы обеими ногами проломить мне грудную клетку, но поскользнулся, и упал на колено. Этого было достаточно, чтобы я вскочил и локтем нанес удар противнику в переносицу. И тут же, не давая ему опомниться, принялся бить Кузьмина, вкладывая в удары всю свою злость и ярость.

Под этим безумным натиском тот попятился. Вытащив из-за пояса пистолет, со злостью прохрипел:

– Я убью тебя, Юрген! Я пристрелю тебя! – на губах его выступила пена, как у больного бешенством пса.

Мне под руки попалась точно такая стеклянная труба для вина, какой недавно огрел меня Кузьмин. Со всего размаху, делая движение как при штыковой атаке, я вонзил трубу в грудь взбешенного противника. Труба угодила Кузьмину меж ребер и проткнула сердце.

Я смотрел на обломки стекла, которые глубоко вонзились мне в ладони, смотрел на то, как из косого обломка, торчащего из груди противника, захлестала яркая струя.

Кузьмин ничего не понимал. Он выронил пистолет, ухватился за стеклянный обломок и попытался вытащить его из груди… И в тот же миг начал медленно опускаться на колени, а затем как-то спокойно повернулся на бок и сполз в красно-кровавое месиво на полу.

Я не мог оторвать взгляда от поверженного противника. Кровь три или четыре раза толчками выкатилась между пальцев, охвативших стеклянное жерло… и потекла медленной струйкой, все время истончавшейся.

…За бочками в винном погребе я нашел дверь, обитую жестью, разбил ее и обнаружил еле живую девушку. Она едва могла двигаться.

– Людмила, я пришел, Люда! – говорил я. Девушка устало улыбалась. Я развязал ее. Капроновые веревки глубоко врезались в тело.

– Шевелись, разомнись, нам предстоит еще отсюда выбраться, – говорил я. – Здесь полно врагов…

Действительно, наверху раздавались крики команд. Было непонятно, кто командовал. Мы вышли в винный погреб, взобрались по лестнице в коридор. Никого. Я разыскал автомат Кузьмина. Мы пробрались на второй этаж. Боже, сколько денег вгрохано в убранство виллы! Картины, ковры, шикарная мебель, паркет… Денег у генерала куры не клевали. Может, чем больше денег, тем больше всего хочется? Но вагон мандаринов ведь в одиночку не съешь! Нужна власть. Где власть – там сила, где сила – там насилие, смерть, разрушение. Разруха – это отсутствие денег. Происходит цикл саморегуляции…

Я выглянул в окно второго этажа со стороны ранее охраняемой стены. Никого. Сможет ли моя девушка спрыгнуть вниз? Я обрываю штору из мягкой и шелковистой ткани с вычурным рисунком. Один конец наматываю себе на руку, а другой вручаю Людмиле.

– Держись покрепче!

Спускаю девушку из окна. Только бы никто не помешал! Выпрыгиваю следом. Теперь следует перелезть через стену. Это проще. Вначале я убеждаюсь, что в проволоке наверху нет тока. Нет. Все разрушено взрывами. Девушка карабкается мне на плечо, цепляется за проволоку и охает. Колючки впились ей в ладони.

– Тише, потерпи еще немного, – мой голос придает ей сил.

Из-за дома доносятся голоса. Людмила наверху стены. Она пытается слезть, но ее что-то не пускает. Она намертво зацепилась брюками за колючки.

– Расстегивай брюки, – шепчу я. Я уже на той стороне стены. – Расстегивай брюки и давай мне сюда руки. Вылезай…

Людмила выскальзывает из брюк, словно змея из своей старой, ненужной ей кожи. Брюки повисают на колючей проволоке. Я пытаюсь их отцепить, но они еще больше запутываются.

Мы уходим подальше от стены, подальше от проклятого дома с дымящимися, неестественно прекрасными гобеленами на стенах.

Я – полностью невидимый в камуфляже, а девушка – в белом треугольнике плавок.

…Занимался рассвет. Теперь было хорошо слышно, что и в городе звучит перестрелка и даже грохочут орудия.

Что тут, война?

Надо уходить из этого города. Улетать на север. Там нет Абхазии, нет грузин и абхазцев, которые не поделили власть. Я быстро надуваю лодку. Со стороны виллы слышатся крики. Мне не дают покоя оставленные брюки Людмилы. Это след. Голоса приближаются.

– Уходим в море, там гидроплан!

Мы входим в теплую воду. Забредаем поглубже. Из тумана начинает вырисовываться силуэт гидроплана и приближается к нам.

Но со стороны виллы появились вооруженные люди. Много людей. Успели очухаться. Обнаружили брюки и напали на след беглецов. Все-таки надо было не оставлять следов. Это на будущее. Какое будущее?

Одной рукой я держал Людмилу, а другой, почти не прицеливаясь, начал отстреливаться.

– Ты можешь плыть?

– Попробую…

– Плыви к гидроплану…

Я стою по грудь в воде и одиночными выстрелами заставляю противника залечь. Одновременно отталкиваюсь ногами ото дна и, держа автомат на весу в воздухе, плыву к гидроплану.

Вот и поплавки гидроплана.

Выстрелы загрохотали с новой силой.

Ирина высовывается из кабины.

– Что, заводить?

– Давай, – говорю я.

Некоторое время слышится возня, крики, и вот мощный мотор взревел.

Нам не надо было этого делать. Но у нас не оставалось иного выхода.

Как только летчик начал разворачивать гидроплан, чтобы уйти в море, выстрелы загремели с новой силой. Гидроплан развернулся, но этим самым подставлял бок машины и делал ее удобной мишенью для нападающих, которые стремительно приближались к воде.