Запрет на любовь

— К приезду всё будет, Кость, — заверила рьяно и попыталась смягчить:

— И ужин, и свечи…

— Отлично, значит, увидимся у тебя. — И да, милая, я забыл тебе сказать, — я затаилась в ожидании чего-то недоброго, — я тут подумал и решил за тобой приставить человека. Рамазан со мной, у тебя будет смотреть Имран. Он сейчас у твоей студии, ждёт тебя. Обменяйся с ним номерами и звони, когда будет что-то нужно. И не смей говорить, что справляешься сама. Отвезти-привезти обязательно, пока ты не получила права и не обзавелась своим транспортом, — добавил значимо и сбросил вызов.

17.2

Гудки ещё звучали, а у меня уже будто приговорили и расстреляли. Тело холодом окатило, сердце разволновано отстукивало обречённый ритм.

Имран на улице?! Я убито смотрела на Тимура, испепеляющего меня взглядом.

— Не делай этого, — его голос прозвучал глухо, но остро, надрезая душу, словно нож вены.

— Ты не понял, — я лучше владела эмоциями и была за это благодарна пройденной школе выживания, — мы НИКАК! Нас нет и быть не может! Я не собиралась с тобой спать. Это ты… с чего-то решил…

— Тогда какого хуя ты как су*а текущая об меня тёрлась? — ударил нелицеприятной правдой.

— Соскучилась по своему кабелю, — ощерилась едко.

Сглотнула сухость во рту. Привела мысли в порядок, дыхание, и с напущенным равнодушием пройдя мимо, к сумочке, оглянулась на соседа:

— А теперь слушай внимательно, Тимур Бажов! — придала голосу властности и категоричности, чтобы мальчик не смел перечитать и что-то тявкать в ответ. — На улице меня ждут. Один из людей Костика. Если ты сейчас выйдешь — это приговор и тебе, и мне…

— Чё за бред? — всё же хмыкнул Тимур, но слушал внимательно.

— Это реальность, и я устала о ней говорить! Так вот. Чтобы не запалиться, ты останешься здесь. Свет выключу, а вот сигнализацию включу. Код… — назвала ряд цифр и уточнила, запомнил ли он их. Когда Тимур их повторил, продолжила: — Дверь закрою, но ключ брошу в скважину для корреспонденции. После моего ухода, прожди минут десять-пятнадцать и только после выходи. И не забудь сначала сигналку отключить, потом двери затворить. Ключ можешь мне занести, а лучше… больше не видеться — брось мне его в почтовый ящик.

Одевалась быстро, уходила даже не оглянувшись на Тима. Он сидел на столе… это знала и остро чувствовала его обиду и злость.

Повозилась у входной двери, ключ кое-как протиснула в скважину для писем, и торопливо спустилась с крыльца, глазами обшаривая машины на наличие той, которая по мою душу.

Имран понял мою заминку и фарами дал понять, что ждёт и где стоит.

Минут через двадцать в дверь позвонили.

Знала наверняка — это Тимур. Втянула воздуха побольше и пошла к выходу. Это будет грубо и жестоко, но я обязана его послать. Лучше раз сделать больно себе и ему, чем потом корчиться от мук из-за мести Доровского.

— Ты намеки понимаешь? — открыла дверь и бросила с пренебрежением, на грани раздражения. Сосед мрачный и задумчивый стоял напротив. Хмурил брови и поджимал упрямо губы. Злился, видно было, как скулы ходили вверх-вниз, натягивая кожу.

И моё недружелюбие его стегануло.

— Глухой или тупенький? Не приходи больше! — собственный яд обжёг небо, язык, горло. Я сдавленно сглотнула, но горечь уже по пищеводу бежала. Кислота едкой правды по венам. Удушливо стало и больно в груди. Сердце щемяще сдавило и удары замедляло.

— Всё сказала? — серые глаза заволоклись грозовой темнотой. У меня желание колоть, как рукой сняло. Гадко себя ощутила… Тварью дрожащей.

— На, — протянул ключ от студии. И пока я хлопала ресницами, не догоняя, зачем он их принёс, а не сделал, как просила, Тим пояснил:

— Они не пролезли в щель почтового ящика.

— Ну спасибо! — выдавила, наморщив нос.

— Я с тебя ху*ю. Как ты можешь быть такой сук*? — задумчиво проскрипел парень. Я понимала его негодование, но была обязана поставить точку:

— Спокойно, — брякнула ключами, зажав в кулаке. — Спасибо и прощай, Тимур Бажов!

Тимур ушел — не попрощался, не огрызнулся, не послал… Он даже не обернулся, и вот тогда меня холодом пронизало аж до костей. Словно кусок души вырвали, и теперь я стала неполноценной: ещё живой, но уже получеловеком…

И вот таким получеловеком отныне мне выживать! Дышать, ходить, есть, думать… Существовать!

Горечь накатила и пугающая пустота. Я что-то только что потеряла важное и сердечное. Такое родное и тёплое, что отныне я не буду прежней.

В дУше под горячей водой проторчала долго, пока не согрелась, а потом лежала и смотрела в потолок, не в силах уснуть.

Следующий день провела в тишине, снедаемая совестью и томлением.

Мне не давало покоя, что я обидела парня. Не зная, чем себя занять, даже решилась на вождение… и в магазин вышла лишний раз, глазами ища его. Понимала, что глупо и маловероятно, но всё же…

Нет, Тима на горизонте не наблюдалось.

Это было к лучшему. А что бы я ему сказала?

И чтобы хоть как-то унять душевную боль, работала дома, дорисовывая на стене орнамент. После созвона с Доровским, не знала, как заглушить отвращение к тому, что делаю. Блуждала по квартире, пока не открыла бар и не выудила бутылку с вином. Сидела, смотрела телик, запивая боль вином прямо из горла, и даже не поняла, как вырубилась.

Посреди ночи проснулась, и ворочалась до утра от воспоминаний о наглых ласках мальчишки. Губы до сих пор хранили его вкус.

Наваждение какое-то.

Крутилась, тяжко вздыхала и проклинала свой слабый характер — допустила соседа в свою жизнь… а теперь мучилась. Я виновата во всём. Не отталкивала, как следует сразу, позволяла мелочи, которые вылились в крупные душевные муки. А могли завершиться смертью.

А я этого не желала — из-за какого-то влечения, умирать?! Нет уж, я жить хотела. И не имела права рисковать другими. Вообще, у меня не самая плохая ситуация. Я не голодала. Была крыша над головой. Любимое дел… Это стоило того, чтобы молча терпеть загибы Доровского.

У кого их нет?!

Так что, потоскую, с совестью договорюсь, и всё вернётся на круги своя… Главное, чтобы Тим больше на горизонте не маячил — пусть обижается, злится… на стороне.

Мысли были правильные, только перед глазами стояло восхитительное тело Тимура во время позирования.

Груда мышц, гладкость кожи, точёность рельефов… Непростительно короткое и ослепительно белое полотенце. Помню, с каким сладким чувством содрала его. Как пересохло во рту.

Если бы не толпа, я бы сама Тима изнасиловала там же.