Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:
3

День этот, как обычно, начался у Асада с того, что, постукивая перед собой палочкой и подняв к небу худенькое, напряженное лицо, он с двумя парами очков на носу вышел на веранду и без чьей-либо помощи спустился по лестнице в сад.

В золотисто-зеленом тумане с радужными дугами и кольцами перед глазами Асада все время с шумом точно пролетали дикие ширококрылые птицы. День был солнечный и ветреный, и Асад понял, что это тени ветвей, раскачивающихся под ветром. Ветви шумели и шелестели и заставляли Асада напряженно вслушиваться — он не хотел, чтобы к нему кто-либо подошел незаметно.

И все же его застали врасплох. Сильные руки неожиданно обняли Асада, чья-то щека коснулась его щеки, и добрый знакомый голос по-веселореченски сказал:

— Светлого дня желаю тебе,

братец!

— Науруз?! Откуда ты?

— Ш-ш-ш! Братец, не кричи. Я эту ночь просидел у вас здесь в овраге. Сюда должен скоро прийти Василий.

— Вася?.. Но откуда ты знаешь?

Науруз засмеялся и сказал по-русски:

— Телеграмм давал. Механика Максима на Пантелеевой мельнице знаешь? Пришел веселореченский горец с мешком кукурузы, — кому до него дело? Кто знает, что его Науруз зовут? Большевистская пошта (он выговаривал — пошта): я — Максиму, Максим — жене своей, она — Броне. Ты Броню знаешь, Василия невесту?

— Знаю. Все понятно, — ответил Асад. — Но если с вечера у нас в саду сидишь, значит ты ничего не ел утром?

— Немного было у меня с собой хлеба.

— Пойдем к нам домой. Ведь у Гедеминовых никто не выдаст.

— Знаешь, лучше бы сюда принести. Сам ты, конечно, не сумеешь, пусть друг твой, музыкант, постарается, уж я ему тоже когда-нибудь услужу.

— Конечно, конечно.

— Так я дождусь вас внизу, в старой сакле, туда и Василий должен прийти. Я там ночевал сегодня и еще ночи две переночую, пока меня Василий не отпустит.

И, сказав это, Науруз скрылся, даже чуткий слух Асада не уловил звука его шагов.

— Гриша-а! — крикнул Асад.

* * *

В овраге, у полуразрушенной сакли, они нашли Науруза и Василия.

На земле, на разостланном большом кумачовом, сильно застиранном платке, было навалено множество денег — и серебра, и меди, и грязных бумажных кредиток, желтых, синих, зеленых.

— Здорово, Асад! — однотонно сказал Василий. — Здравствуй, Гриша! Это хорошо, что вы пришли. Дело общественное, и я все равно хотел обратиться к доктору Гедеминову, чтобы засвидетельствовать факт передачи денег, собранных в Краснорецкой губернии, господину Наурузу Керимову, — сказал он, выделив слово «господин» добродушно-насмешливой интонацией.

Науруз засмеялся.

— Господин Керимов! — сказал он весело и горделиво развел свои большие руки.

— Но разве я могу…, — проговорил смущенно Гриша.

— Если, конечно, не боитесь, — сказал Василий, — и можете ручаться за себя, что не проболтаетесь.

— Я не боюсь и не проболтаюсь, — сердито ответил Гриша. — Но я просто не понимаю своих обязанностей.

— Обязанности самые простые, — весело ответил Загоскин. — Примите сейчас участие в подсчете этих денег, собранных среди жителей Краснорецкой губернии для увеличения забастовочного фонда бакинских нефтяников. Я при вас передам эту сумму Наурузу Керимову, а он должен будет перевезти эти деньги в Баку. Вы должны засвидетельствовать точно в рублях и копейках эту сумму, а также и самую передачу. И потом, как я уже сказал, молчать обо всем этом деле, пока вас не спросит представитель Союза бакинских нефтяников с целью проконтролировать нас…

— Но кто же окажет недоверие таким честным и идейным людям, как ты и Науруз? — спросил Асад.

— Э-э-э, брат! Денежки счет любят. И особенно общественные денежки, священные копейки, как недавно прочел я в газете о деньгах, собранных на Путиловском заводе для этой же цели. Статья подписана буквой «Ч». Кажется мне, что наш Константин ее писал, и слог у нее такой, — сказал он задумчиво.

Все замолчали, только слышен был монотонный говор быстрой воды горного ручья и шум ветра…

Уцелев во время волны арестов после краснорецкого восстания, Василий Загоскин и механик пантелеевской мельницы Колющенко восстановили партийную организацию в Краснорецке.

Максим Колющенко, вернувшись на прежнюю должность, продолжал свою работу на дворе мельницы, среди помольщиков, и постепенно стал восстанавливать связь с деревнями и станицами.

Воспользовавшись тем, что ему сейчас уже доверяли водить паровозы с товарными составами, Василий побывал во Владикавказе. А там, в редакции газеты «Терек», где работал Сергей Миронович Киров, можно было узнать партийные новости и, что еще важнее, получить

оценку быстро следующих одно за другим политических событий. События бурно нарастали, промышленные центры перекидывали огонь стачек из одного города в другой: из Баку — в Петербург, из Петербурга — в Москву, из Москвы — в другие места страны.

Обо всем этом надо было поведать погруженному в провинциальную дрему Краснорецку. Василий Загоскин восстановил связи с губернской типографией, наладил там печатание листовок, и организация стала распространять эти листовки по предприятиям Краснорецка. Центр организации по-прежнему был в железнодорожном депо. Отсюда нити теперь тянулись в разные ремонтные и другие мастерские, в кожевенные, мыловаренные, дрожжевые заведения и даже в реальное училище и учительскую семинарию.

Первого мая результаты этой кропотливой деятельности сказались: бастовало не только депо — обе городские типографии, мельницы, нескольких мелких заводов и почти все магазины. Остановилась даже электростанция. Праздновать маевку на Волковом кладбище собралось около двух тысяч человек: там выступал друг и сверстник Василия Загоскина — молодой машинист Айрапетян, переодетый по этому случаю в студенческий костюм и выглядевший так солидно, что версии о приехавшем из Ростова ораторе поверили не только участники маевки, но и полиция, нагрянувшая с опозданием и схватившая лишь некоторых рядовых участников стачки, которые ни о чем не могли рассказать, если бы даже и хотели.

В работе организации Асад Дудов тоже занимал свое место. Каждый раз, сочинив новую листовку, Василий Загоскин, раньше чем печатать, старался повидаться с Асадом и прочесть ему ее.

Бедой воссозданной партийной организации в Краснорецке было то, что самые грамотные люди в организации — почтовый чиновник Алексей Стельмахов и провизор городской аптеки Дора Рутберг — были после веселореченского восстания высланы. Максим Колющенко, человек зрелого возраста, обладая известным партийным опытом и большим здравым смыслом, был не очень грамотен. Василий Загоскин был грамотнее других и сам мог написать хорошую листовку, но он хорошо запомнил наставление Константина Черемухова: «Даже устную речь нужно учиться строить грамотно, складно и по возможности красиво. Конечно, это не всегда возможно. Раз требует момент — говори как можешь, от души, смело. Речь произнес, слова разлетелись и сделали свое дело. А печатное слово остается в руках читателя. Листовку можно перечитать еще и еще раз, она идет из рук в руки, потому каждое слово взвесь, не бросайся им, клади на бумагу только весомое, крепкое, мчащее вперед слово. Особенно следи за грамотностью…»

Тут-то и пригодился Василию Асад: он мог поправить не только неуклюжий оборот, но был придирчив и требовал ясности в выражении главных мыслей. На Асаде Загоскин как бы проверял будущую листовку. Но чем больше дорожил он своими встречами с Асадом, тем большими предосторожностями обставлял эти встречи. Железнодорожный поселок Порт-Артур, где жил Василий, находился на другой стороне города, оттуда до дачи Гедеминовых было не менее десятка верст по прямой. А Василию по прямой через город ходить нельзя было: не хотелось наводить шпиков на дом Гедеминовых. Да и времени свободного оставалось мало. Но долго не видя Асада, Загоскин скучал по нему. В разговорах с Асадом можно было помечтать о том, как при коммунизме громадные воздухоплавательные машины будут переносить путешественников из страны в страну, как на светлых фабриках среди благоухающих цветов будут радостно трудиться люди коммунистического завтра. Василий рассказывал об этом и на собраниях деповского кружка, и при изучении «Коммунистического Манифеста», и при чтении залетных, из столицы, номеров «Правды» и «Просвещения».

Асад познакомился с Василием Загоскиным, уже будучи слепым. Не видя его, он только слышал глуховатый, переходящий в шепот голос. Но именно этот голос немного в нос, усмешка и манера в минуты обдумывания и умственного напряжения, посапывая, произносить «так, и так, и так, и так»… и снова «так, и так, и так, и так», — все это показывало Асаду самую душу Василия, может быть, глубже, чем если бы он видел его… И не будь этих не очень частых встреч с Василием, этой совместной работы с ним над листовками и сознания своей необходимости — кто знает, мог бы Асад так настойчиво и энергично бороться со своим страшным несчастьем?

Поделиться с друзьями: