Затерянный остров
Шрифт:
Кто-то вошел. Это оказалась маленькая миссис Джексон, молодая вдова из Суффолка. Уильям так и не рассказал ей новости с родины, обещал и не рассказал.
— Надо же! — воскликнула она, кидаясь к кровати и пристально глядя на Уильяма. — Вам сегодня гораздо лучше.
— Мне нездоровилось?
— Похоже на то, мистер Дерсли.
— Что со мной было?
— Не могу сказать точно, очень загадочный недуг. Какая-то лихорадка. Температура под сорок. Доктор Домбуа подозревает печень, но он всегда подозревает печень, так что я бы усомнилась. Теперь он посадит вас на диету, и вы долго еще будете пить одну воду «Виши» с лаймовым соком — это его излюбленный рецепт.
Англичанка улыбнулась милой заговорщицкой улыбкой, приглашая Уильяма вместе посмеяться над доктором с его маленькими причудами. Он смотрел на ее миловидное лицо, и ему становилось ощутимо легче.
— Я должна померить вам температуру, — предупредила она и решительно сунула термометр Уильяму в рот.
— Ну как?
— Теперь
— Так я себя и чувствую. Все вокруг ниже нормы — кроме вас, миссис Джексон.
— Сочту комплиментом, — улыбнулась она кокетливо. — Но не надейтесь сразу же встать на ноги. Вы, наверное, еще несколько дней будете чувствовать упадок сил.
— Я очень устал.
— Тогда не буду утомлять вас разговорами…
— Нет-нет, — встревожился Уильям, — не уходите! Разговаривать не тяжело, тем более у меня накопились вопросы, и если я не получу ответа, они будут мучить меня до вечера, что еще хуже.
— Хитрец.
— Скажите, это ведь бунгало Бруаса?
— Да, разумеется. А я живу по соседству. Вы очень неожиданно слегли, свалились после очередной его дурацкой вечеринки. Наверное, слишком много выпили. Да, вы, мужчины, иногда такие глупцы… Хотя вы и прежде, кажется, неважно себя чувствовали.
Уильям сознался, что ему действительно нездоровилось еще до вечеринки, и на глупца тоже не обиделся. Теперь прежние выходки и впрямь казались ему чудовищно идиотскими. В ясных глазах миссис Джексон им не было оправдания, и чем скорее они канут в небытие, тем лучше.
— Сколько я здесь лежу?
— Четыре дня. Неудивительно, что вы не помните. Вы почти все это время метались в бреду.
— Но вас я смутно помню, — возразил Уильям. — Вы ведь часто приходили? Спасибо вам за это большое, миссис Джексон, я вам крайне признателен. Почему вы так добры ко мне?
— О, мне нравится выхаживать больных. Я за свою жизнь немало понянчилась. К тому же я оказалась рядом, а больше никого поблизости не нашлось. Приятно, что смогла помочь. Жаль только, что не вышло перевезти вас ко мне в бунгало, было бы удобнее, но вам требовался покой.
— Кажется, я перед вами в огромном долгу, миссис Джексон, — посерьезнел Уильям.
— Что ж, я старалась и не стану делать вид, будто это пустяки, поскольку это совсем не пустяки. Но не трудитесь благодарить, мне нравилось о вас заботиться. Выхаживать людей — занятие само по себе благодарное, тем более когда больной, как вы, быстро идет на поправку. И потом, мне смена деятельности тоже на пользу. А сейчас и впрямь пора прекращать разговоры, вам нужно полежать тихо до прихода врача. Пить хотите?
Пить Уильям хотел, и миссис Джексон принесла ему «Виши» с выжатым туда соком лайма. Терпко, но освежает. Миссис Джексон посмотрела на него задумчиво.
— Знаете, вам бы еще помыться…
— Да, я совсем запаршивел. Если добудете воды и мыла, я и сам справлюсь.
— Ни в коем случае! — возмутилась она. — Не говорите глупостей. Вам нужен покой. Не воображайте, что уже совершенно выздоровели, это не так. Я могу вас помыть — хотя, наверное, удобнее будет позвать слугу-китайца?
Поколебавшись, Уильям предпочел китайца, который в итоге и занялся гигиеническими процедурами. Миссис Джексон удалилась до его прихода и вернулась только после завершения. Уильям задремал, а когда проснулся, как раз прибыл доктор, оказавшийся обладателем того самого заросшего лица-луковицы, маячившего рядом последние несколько дней.
Доктор Домбуа был из числа тех корпулентных французов, умеющих, в свойственной лишь галлам манере, сочетать страсть к профессии с полным отсутствием иллюзий, на что не способны ни англосаксы, ни тевтонцы. В бунгало он не вошел, а ворвался, словно вихрь, ревущий, жестикулирующий, паясничающий, но не забывающий окидывать проницательным взглядом всех и вся. Вот он заплясал вокруг Уильяма, словно вокруг партнера по акробатическому этюду, которого в любой момент можно подкинуть к потолку, поймать и тут же вышвырнуть в окно. Говорил он не переставая. Начинал на ломаном английском, переходил на медленный французский, затем вдруг срывался на скороговорку, за которой не поспевала и миссис Джексон. В основном, как она и предсказывала, врач уповал на диету. Уильям приехал в тропики — это хорошо, человек должен иногда выбираться в тропики, — а в течение короткого сезона эти широты весьма приятны и представляют изрядный интерес, но вот организм Уильяма — печень, почки, желудок, кровь — не привычен к тропикам, поэтому, когда он, по обыкновению, поглощает тяжелую пищу, красное мясо, пьет крепкие напитки, алкоголь, то — позволите, друг мой? — нагрузка на печень становится чрезмерной, очень, очень высокой, и она протестует, не раз и не два, а раз за разом, она выражает протест — так-то она терпеливая, выносливая слуга, но, дружище, рано или поздно наступает миг, когда она больше не выдерживает, она перетрудилась, вы ее заездили, и она начинает выделять яд. У вас подскакивает температура, а это уже нагрузка на сердце, и вот, пожалуйста, весь организм изношен. Так что отныне никакого красного мяса, никакого вина, алкоголя, только немного рыбы, немного курицы, овощи, а главное,
побольше «Виши» и лайма. Лекарства — да, чуть-чуть лекарств необходимо, иначе вы забудете, что больны, но главное сделает диета. А вскоре — не исключено, что даже завтра, можно будет перебраться в бунгало миссис Джексон. Миссис Джексон — отличная сиделка и не по годам мудрая женщина, она все знает насчет диеты. Да, ему полезно будет какое-то время пожить у миссис Джексон. На этом доктор удалился, оставив после себя неожиданный простор и пустоту, которые Уильям созерцал несколько минут, прежде чем провалиться в сон.4
В бунгало у миссис Джексон оказалось довольно мило, но несколько странновато. Странность заключалась в восточноанглийском привкусе, который обретала здесь тихоокеанская экзотика. Словно Уильям одной ногой вернулся в Бантингем. Кроме него, в бунгало квартировали всего двое постояльцев — тихая новозеландская супружеская пара средних лет по фамилии Аткинсон, приехавшая из Веллингтона отдохнуть на Таити. Днем они большей частью купались и спали, поэтому сперва Уильям их почти не видел, однако позже они с миссис Джексон нередко встречались с супругами за стихийными партиями в бридж. Приятные, скучные люди.
Хозяйство у миссис Джексон было налажено отлично, поэтому постояльцев окружал больший комфорт, чем в отеле месье Маро. Первые несколько дней Уильям почти не выходил из целительного анабиоза, то и дело задремывая, а в промежутках беседуя с миссис Джексон и пытаясь читать детектив. Тем не менее к нему пустили посетителей — коммандера и Рамсботтома с обнадеживающими вестями: шхуна, готовая доставить их на Затерянный, отходит на Маркизы примерно через две недели. Называется «Розмари», капитана зовут Петерсон. А пока пусть Уильям остается здесь, соблюдает постельный режим и поправляется, иначе он не сможет плыть с ними. Этого Уильям допустить не мог, поэтому тут же поклялся, что поплывет в любом случае, живой или мертвый. Теперь ему не терпелось поскорее отправиться в повторную экспедицию: охоту бездельничать как рукой сняло, а остров никогда не покидал его мыслей надолго. Уильям понимал, что другого пути нет: Терри уехала, тихоокеанской экзотикой он уже наелся, остается только Затерянный.
Выйдя из целительного анабиоза, Уильям начал часами разговаривать с хозяйкой. Он выскребал свою память до донышка, рассказывая про Суффолк, и о чем бы ни шла речь — о людях, о торговле, об автобусах, о кинотеатрах, новых гостиницах и магазинах, о приключившихся два года назад страшных морозах, об ужасной жаре прошлого лета, — миссис Джексон слушала завороженно, словно увлекательную сказку. У нее без устали рождались новые и новые вопросы. Стоило ей войти и сесть рядом с Уильямом, как в ясных серых глазах вспыхивал свет, и временами она делалась даже красивой. Уильяму стыдно было вспоминать, как он считал ее невзрачной серой мышью. Насколько же легко можно ошибиться в человеке! Ее открытое лицо, широко распахнутые правдивые глаза и мягкие улыбчивые губы складывались в прелестный портрет. И самое главное, она была настоящей. Неудивительно, что все ее уважали и любили. Коммандер оказался прав.
Миссис Джексон, в свою очередь, рассказывала Уильяму о себе. О том, как уехала из Ипсвича, найдя работу в одной конторе в Сити, где и встретила Джексона, капитана новозеландского парохода, — приятного симпатичного мужчину, хоть и старше ее возрастом, очень доброго, но отчаянно робкого. Как после свадьбы она перебралась к нему в Веллингтон, как он решил оставить флот и осесть на каком-нибудь тихоокеанском острове, как они переехали сюда, и уже здесь узнали с ужасом, что капитан Джексон сгорает от рака желудка. После смерти мужа вдова попыталась претворить в жизнь намеченные им планы насчет бунгало и плантации, чем занимается до сих пор, едва сводя концы с концами. К концу первой недели Уильям уже знал о гостеприимной хозяйке довольно много. Знал, почему она так и не прижилась в Веллингтоне, что произошло с ее сестрой Грейс, почему она любит платья голубого цвета, как готовит жаркое и что предпочитает на десерт, что думает о лондонских конторах, кафе и театрах, почему ее дядя Эрнест так ничего им и не завещал в итоге, что она сделала бы, неожиданно разбогатев, и тысячу других подробностей. Уильям слушал не просто из вежливости или от нечего делать, а внимал с растущим интересом. Миссис Джексон принадлежала к числу тех людей (преимущественно женщин), которые не обладают бурным воображением, понимают шутки, но не умеют шутить самостоятельно и не отличаются остроумием, совершенно глухи к упоению, восторгу, эйфории искусства, не способны на свежие идеи, не знают, что делается в мире, и тем не менее каким-то загадочным образом умудряются производить впечатление разносторонних личностей, живущих полной жизнью. Да, разумеется, Уильям слушал миссис Джексон не так, как он слушал Терри; истории об Ипсвиче и Веллингтоне окрашивались иным светом, чем истории о Сан-Франциско, которые он вспомнил раз или два за это время с горькой иронией. Рассказы миссис Джексон вызывали растущий интерес, но не завораживали. И все же, чем больше он ее слушал, тем больше проникался уважением, восхищением и симпатией. Она была настоящей и при этом замечательной. А еще Уильям видел в ней более цельную натуру, нежели он сам.