Завещание Холкрофта

– Не знаю, что и сказать, джентльмены! Это ужасно. Пьяная свара.

– Не переживай, Руди. И спасибо тебе, – ответил Кесслер.

– Натюрлих. Люди вашего ранга не могут быть замешаны в таких делах.

– Ты очень добр. Есть здесь дверь на улицу?

– Да, над нами. Мой личный служебный вход.

Дверь вела в аллею.

– Сюда, – показал Кесслер в сторону улицы. – Там припаркован мой автомобиль.

Они быстро пересекли аллею, вышли на Курфюрстендамм и повернули налево. Справа, у входа в пивную, собралась возбужденная толпа, а чуть подальше Ноэль разглядел спешащего к месту происшествия полицейского.

– Быстро! – приказал Кесслер и, едва они нырнули в шикарный «Мерседес», завел двигатель; не прогрев его, сразу включил передачу, и машина понеслась на запад.

– Тот человек… в куртке… это он за мной шпионил… – произнес Холкрофт шепотом.

– Я догадался, – ответил Кесслер. – Он-таки нашел дорогу назад.

– Боже мой! – вскричал Ноэль. – Что же я наделал?!

– Вы не убили его, если только вы это имеете в виду.

Холкрофт обалдело уставился на Кесслера:

– Что?!

– Вы не убили того человека, – повторил Кесслер.

– Но я выстрелил! Я в него попал!

– Я и не сомневаюсь. Просто пуля не убила его.

– Что же тогда его убило? – спросил Холкрофт.

– Очевидно, вы не обратили внимания на его горло. Парня задушили гарротой.

– Болдуин… в Нью-Йорке… – ужаснулся Ноэль.

– «Вольфшанце» в Берлине, – ответил Кесслер. – Убийство вашего шпика было рассчитано вплоть до секунды. Кто-то из посетителей подвел его буквально к самой портьере и под шумок толпы придушил проволокой.

– О господи! Тогда убийца, кем бы он ни был… – Ноэль не смог завершить фразу. Его затошнило от страха.

– … кем бы он ни был, – договорил за него Кесслер, – он теперь знает, что я – часть Женевы. Вот вам и ответ, ибо выбора у меня не осталось. Я с вами.

– Простите меня, – покаянно произнес Холкрофт. – Я не хотел ставить вас в безвыходное положение.

– Знаю и ценю это. Однако я буду вынужден настаивать на одном условии.

– На каком?

– Мой брат Ганс – он живет в Мюнхене – тоже должен войти в дело.

Ноэль воскресил в памяти слова Манфреди: никаких ограничений на сей счет не было. Единственная оговорка гласила, что каждое из трех семейств обладает только одним голосом.

– Что ж, если он захочет, то никаких препятствий нет.

– Он захочет. Мы с ним очень близки. Брат вам понравится. Он – прекрасный доктор.

– Я бы сказал, что вы оба – прекрасные доктора.

– Только Ганс лечит, а я по большей части разъясняю… Да еще еду, куда глаза глядят. Я хотел пригласить вас к себе, но при нынешних обстоятельствах этого, пожалуй, делать не стоит.

– Да, я слишком много всего натворил. Но вам, кстати, необходимо как можно быстрее вернуться домой.

– Почему?

– Если нам повезет и никто не сообщит о вас в полицию, тогда, конечно, это не имеет никакого значения. Но ежели официант – или кто-нибудь из ваших знакомых – скажет, что видел вас в пивной, и к вам нагрянет полиция, то вы сможете ответить, что как раз выходили из пивной, когда началась заваруха.

Кесслер покачал головой.

– Мне бы это никогда в голову не пришло. Слишком уж я инертный по натуре.

– Три недели назад я бы тоже об этом не подумал. Высадите меня возле стоянки такси. Я заеду в отель за чемоданом.

– Что за ерунда? Я вас сам довезу.

– Нас не должны видеть вместе. Это чревато осложнениями.

– Надо мне поучиться у вас. Когда же мы увидимся в таком случае?

– Я позвоню вам из Парижа. Завтра или послезавтра я встречаюсь там с фон Тибольтом, а затем мы все втроем должны ехать в Женеву. Времени у нас в обрез.

– А тот человек из Нью-Йорка? Майлз? – спросил Кесслер.

– Об этом позже. Объясню при следующей встрече. Смотрите, вон такси на углу.

– Что вы сейчас будете делать? Боюсь, самолетов сегодня уже нет.

– Переночую в аэропорту. Не хочется торчать одному в номере.

Кесслер остановил машину.

– Спасибо, Эрих, – поблагодарил Холкрофт, открывая дверцу. – И простите меня.

– Все нормально, друг мой Ноэль. Звоните.

За письменным столом в домашней библиотеке Кесслера сидел светловолосый мужчина. Держался он очень прямо и, яростно поблескивая глазами, говорил, едва сдерживая гнев:

– Повтори все сначала. Каждое слово. Без единого пропуска.

– Да что толку? – отозвался из другого конца комнаты Кесслер. – Я уже раз десять пересказывал. Ничего нового я не вспомню.

– Значит, расскажешь еще десять раз! – заорал Иоганн фон Тибольт. – Тридцать! Сорок раз! Кто это был? Откуда он взялся? Кто были те двое в Монтре? Они все связаны друг с другом: откуда они?

– Мы не знаем, – напомнил Кесслер. – На твои вопросы нет ответов.

– Есть! Как ты не понимаешь? Ответ – в том, что говорил человек в кожаной куртке Холкрофту, там, в переулке. Я в этом уверен. Я уже где-то слышал эти слова. Разгадка кроется в них!

– Господи, – спокойно возразил Кесслер, – он же был у тебя в руках, и ты не смог из него ничего выудить. Почему же ты так уверен в том, что нам удастся извлечь истину из рассказа Холкрофта? Ты должен был расколоть кожаного.

– Он бы не раскололся: слишком был накачан наркотиками.

– И поэтому ты задушил его проволочной петлей и швырнул к ногам американца… Кретинизм!

– Не кретинизм, а трезвый расчет, – поправил Кесслера Теннисон. – Холкрофта необходимо убедить в том, что «Вольфшанце» всюду следует за ним по пятам. Мы подстегнем его, запугаем, а потом предложим помощь… Но вернемся к разговору в переулке. Значит – если верить Холкрофту, – тот парень не боялся умереть. Что он там говорил? «… Я готов. Мы все готовы. Мы остановим вас. Мы сорвем Женеву. Ты можешь убить меня – на мое место встанет другой; убьешь того – его заменит третий…» Слова фанатика. Но он отнюдь не был фанатиком: я лично в этом убедился. Этот парень не принадлежал ни к ОДЕССЕ, ни к «Возмездию». Он был откуда-то еще. В этом Холкрофт прав. Откуда-то еще…