Завод войны

— Вы только выполняли мои приказы.

— Думаешь, это на что–то повлияет?

— Возможно.

— Но у нас есть силовое поле… — напомнил Бронд.

— Есть, конечно, — усмехнулся Блайт. — И мы, думаю, можем сидеть в нем, пока в реакторе не кончится топливо или пока у нас не кончатся запасы воздуха и еды.

Бронд мрачно кивнул. Действительно, если ближайший пост или государственное судно применят ПИПы, У-пространственные мины или ракеты, то им крышка. Пограничники вытащат их наружу и отправят обратно на Авиа — под тем предлогом, что они должны ответить за причиненный станции ущерб, но тут–то их и приберет в своим манипуляторам аналитический ИИ, раскапывающий информацию о Пенни Рояле.

— А может, мы… — начала Грир, но корабль вдруг содрогнулся.

— Черт, — рявкнул Блайт.

На людей навалилась тяжесть, все вокруг Блайта скрутилось, переключаясь с призрачного восприятия на суровую действительность. Корабль вздрогнул снова, и в машинном отсеке что–то пронзительно взвизгнуло, точно протестующий гигантский сверчок, согнанный со своего шестка. Блайт охарактеризовал бы этот звук как предсмертный хрип. Запахло горелым, по экрану побежал красный текст, сообщавший о системных ошибках. Блайт нажал кнопку, поднимая створки иллюминаторов, за которыми чернел усыпанный звездами вакуум.

— Двигатель? — на удивление спокойно спросил он.

— Сгорел, — ответил Левен. — Он немного сбоил, но работал, а У-пространственная мина его прикончила.

На одних рулевых движках высокой скорости не развить… Диагностический тест на экране вдруг пошел рябью и исчез, сменившись изображением корабля — гигантского синего с серебром ромба, утыканного сенсорами, орудийными стволами и прочими приспособлениями. Блайт уставился на какой–то выступ, «украшенный» тарелками, формой и, наверное, размером сравнимый с Эйфелевой башней. И таких антенн на этом великане было много. Блайт узнал модель — устаревший сопряженный дредноут, использовавшийся Государством во время войны.

— Капитан Хабитус с государственного дредноута «Рык» желает говорить с нами, — устало произнес Левен, разворачивая «Розу» так, чтобы чужой корабль был виден на главном щитостеклянном экране.

«Гм, а о чем говорить–то?»

— Ладно, давай его послушаем.

В открывшемся на экране окошке возник лысый мертвенно–бледный мужчина с белыми глазами, пересеченными линиями сетки. На нем было что–то вроде полушлема–усилителя, с которого свисали оптические кабели и трубочки для перекачки жидкостей. Другие провода и трубки спускались по шее к бронированному нагруднику, испещренному бугорками высокотехнологичных приборов.

— «Рык» озадачен вашей попыткой пройти здесь, — сообщил сопряженный капитан.

— Я думал, ИИ разумны, — ответил Блайт.

— Он рассчитал с девяностопроцентной вероятностью, что вы намерены перейти границу, после чего вероятность сразу упала ниже десяти процентов, поскольку вы наверняка должны быть осведомлены о том, что мы совершили данные расчеты.

— Иногда монета, упав, встает на ребро, — прошептал другой голос.

— Появилось еще что–то, — доложил Левен. — И быстро приближается.

— Ты. — Хабитус чуть повернул голову, будто глядя на второй экран своими слепыми глазами.

— Разве моего предупреждения было недостаточно? — вновь прошептал новый гость.

Что–то вспыхнуло, часть обшивки дредноута вздулась — и с грохотом взорвалась. Разинув рот, Блайт смотрел, как та самая «Эйфелева башня» летит, кувыркаясь, в открытый космос. Последовал еще один взрыв, и из дыры в корпусе корабля выплеснулся огонь. Потом возле судна–гиганта появилось что–то длинное и черное. На экране Хабитус сжимал рукой тянувшиеся к его черепу трубки, изображение стало мутным, будто рубка дредноута наполнилась дымом.

— Последнее предупреждение, — произнес голос.

— Мы не знали, — пробормотал Хабитус.

Ему вторило эхо, словно говорил не один человек, а двое, немного не в такт.

— Они мои, — заявил безжалостный голос из черного корабля.

Он уже развернулся и несся к «Розе», но по мере приближения как бы расщеплялся, раскрывался, немыслимым образом перестраивался на лету, превращаясь в гигантскую черную голову кольчатого червя. Секунда — и червь врезался в корабль Блайта. Хотя капитан, к счастью, заблаговременно пристегнулся, удар чуть не вырвал из пола кресло, и страшно подумать, что стало с «Розой». Очухавшись, растирая ладонью потянутую шею и надеясь, что эта боль — не последнее ощущение в его жизни, Блайт увидел за щитостеклом темную кристаллическую массу, шевелившуюся, менявшуюся, будто картинка в калейдоскопе. Вдруг резкое ускорение вдавило капитана в кресло, затем последовал легкий виток и ощущение «неправильности», показывавшее, что они вошли в У-пространство.

— Я думал, ты с нами закончил, — сказал Блайт.

— Но ты же не закончил со мной, да, капитан? — ответил Пенни Роял.

Трент

Древнее выражение «из огня да в полымя» было слишком простым, чтобы описать обстоятельства его жизни в последний год. Трент неплохо — и вполне безопасно — чувствовал себя в качестве помощника Сатоми, но после ее превращения в капюшонника все изменилось. Он оказался наедине с чудовищем, пытавшимся удержаться и не сожрать его. Потом его захватил в плен и пытал босс мафии с Литорали, потом он торчал в корабле Изабель, ринувшейся на безнадежный, заранее обреченный штурм Масады. Он едва спасся после крушения судна, падавшего с орбиты, оказался в лапах аналитического ИИ — который, в сущности, разобрал его на мелкие части. Трент содрогнулся.

На борту этой яхты он вроде вздохнул свободно — и тут же обнаружил присутствие голема Пенни Рояла. И вот теперь его корабль входит в док прадорского дредноута. «Бывают в жизнь огорчения» — тоже старое выражение и вполне подходящее, только недостаточно сильное.

— Этому прадору, Свёрлу, нужна Изабель, — сказал он. — Зачем же я здесь?

Он боялся задать этот вопрос, так как не был уверен, что хочет узнать ответ. За время короткого путешествия к дредноуту Трент выяснил, что Пенни Роял передал управление големом отцу–капитану Свёрлу. Очевидно, голем, требующий, чтобы его величали «мистер Грей», сейчас свободен, но чего–то хочет от Свёрла и заплатит за это серьгой из кармана Трента. Собель подозревал, что его предназначение — «подсластить» процесс дарения, напомнить, так сказать, прадору вкус старых времен. Трента снова пробрал ужас.

— Не знаю, — откликнулся мистер Грей, — но ни одной деталью в игре нельзя пренебречь.

Посадка вышла не из мягких, гидравлика взвыла, а механизм стыковки задрожал, как умирающая, все–таки сдавшаяся жертва. Грей махнул рукой, отсылая Трента в конец рубки, но тот остался на своем месте.

— Я подожду здесь, — заявил он.

Теперь рука скелета потянулась к нему:

— Тогда отдай Изабель.

Трент сунул ладонь в карман и сжал в кулаке фиолетовый сапфир. Он по–прежнему оставался для него неразрывно связан с сестрой. Изначальный драгоценный камень был разбит и собран вновь, чтобы вместить все, что представляла собой Изабель Сатоми. Странно, но связь Трента с украшением от этого не ослабла, а даже упрочилась. Он не мог вот так просто отдать сережку. Трент встал.

— Ладно, пойдем.

Он давно уже перестал управлять собственной судьбой. Нужно было уйти от Сатоми еще до того, как она согласилась доставить Торвальда Спира к государственному истребителю, который тот искал. Но что бы он потом делал? В лучшем случае стал бы телохранителем какого–нибудь криминального авторитета Погоста. Он не был бы тем, кто он есть сейчас…

— Щелк да щелк, выйдет толк, — пробормотал Грей и одним рывком выдернул из груди оптические кабели.

Покачнулся, тряхнул головой — и принялся вставлять на место ребра.