Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
– Может быть, скатился вниз? – улыбнулся одними губами врач. – Помните, у Маяковского? «Хочешь убедиться, что земля поката? Сядь на собственные ягодицы и катись», – процитировал он.
– Ну, это вы сказали, – недоверчиво улыбнулся солдат, следя глазами за молоточком, которым медик, будто невзначай, водил перед его лицом туда-сюда. – Скатился… Там километра два уже было, наверное. Он, пока катился, стерся бы о камни… Как в том анекдоте про кота.
– Про кота? – расхохотался врач. – Как же – помню, помню… Там еще хозяин на пол наждачную бумагу постелил, а мелкой не нашел… Ну, чувство юмора у вас сохранилось, больной, –
– Странного?.. – задумался солдат. – Понимаете, я сперва не обратил внимания – в горячке был…
– В горячке?
– Ну, это так говорится… Я ж в плену был, думал, что на куски меня резать будут, а тут – он. Я, как его узнал, чуть с ума не сошел от радости. Ну, думаю, товарищ лейтенант меня вытащит!
– Это хорошо. Но вы сказали «сперва». А что потом?
– Странным мне показалось, что одет он как-то не так был. Форма военная, но я такой раньше не видел – в разводах каких-то цветных.
– Грязная?
– Нет, там ткань такая. Маскировочная будто.
– Маскхалат?
– Нет, те я тоже видел. У разведчиков. Там только два цвета – зеленый и белый. А тут и желтый был, и коричневый… Как в кино, у американцев.
– В кино? Вы видели такой фильм?
– Ну да! Только названия не помню. Мы с другом на видеомагнитофоне смотрели, у него дома. Там про войну во Вьетнаме, и один бывший солдат…
– Ну хорошо, – перебил больного медик. – А еще что?
– Они с другим, в такой же форме, все называли друг друга поручиками.
– Так он не один был?
– Я же говорил! В плену, оказывается, было три человека: я, тот второй военный, что раненый был, и гражданский. Александр Павлович его еще статским советником называл.
– А что это значит – статский советник?
– Откуда я знаю, – пожал здоровым плечом раненый. – Это что-то из дореволюционной жизни. В книге какой-то было. У Чехова, кажется.
– Логично, – покивал головой врач. – фильм, книга… Ну, товарищ рядовой, не буду вас больше отвлекать. Выздоравливайте.
Врач поднялся со стула, спрятал свой молоточек в нагрудный карман и вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.
– Ну что? – спросил его другой врач – заведующий хирургическим отделением Ашхабадского военного госпиталя подполковник Вахтеев, ожидающий снаружи. – Симуляция исключена?
– Можно сказать однозначно, – подтвердил майор Голобородько, коллега Вахтеева, но заведующий психиатрическим отделением. – Посттравматический синдром в чистом виде. Съехала у рядового крыша набекрень. Сложный бред, навеянный отрывочными воспоминаниями о прочитанных книгах и виденных фильмах. Думаю, семь-бэ ему гарантирована.
– А может, не будем мальчишке жизнь портить? – осторожно спросил подполковник. – Ему ведь так и так инвалидность светит. Раздроблены правая лопатка и несколько ребер, поражена плевральная полость… Легкое удалось спасти, но дышать какое-то время ему будет тяжеловато. Опять же – обширная кровопотеря.
– Ну, не знаю… – задумался майор, человек не злой, в общем-то.
– Ведь в остальном-то он вполне вменяем, – почувствовал слабину Вахтеев. – Я с ним беседовал – вполне здраво рассуждает. Про детство рассказывает, про учебу в институте… Он ведь в Политехническом учился, выпустился бы лейтенантом запаса, да по «устиновскому приказу» – загремел. Демобилизуется, придет восстанавливаться,
а ему там – от ворот поворот. Мол, чокнутых нам не надо. Клеймо в военном билете на всю жизнь. Виталий Евгеньевич, у вас же у самого сын!– Даже не знаю, что сказать… Ярко выраженный бред… Кстати, а на наркотики его проверяли? Мальчишки там, за речкой, сатанеют – водки-то наш «минеральный секретарь» их лишил. И курят всякую дрянь… А то и колются…
– Абсолютно в этом плане чист, – заверил подполковник. – Даже не курит. Я думаю, парнишка просто чересчур впечатлительный, воображение у него живое. Вот в экстремальной ситуации и отреагировал его организм неадекватно. Мне такое встречалось в специальной литературе.
– Да-да, вы правы. – Психиатр задумчиво вынул из нагрудного кармана молоточек и почесал кончик носа. – Особенно во времена вьетнамской войны такое отмечалось за американскими солдатами. Я читал монографию Джейсона Вудса, так у него прямо сказано… – Майор недоуменно посмотрел на молоточек и спрятал его за спину. – В общем, как знаете, Юрий Викторович. Если вы считаете, что этот факт отражать не следует – я не против. Рядовой Максимов, кроме своей мании, никаких отклонений в психиатрическом плане не имеет. Так и запишем.
– Лучше без мании.
– Можно и без мании. Ну, товарищ подполковник, я вам больше не нужен?
– Бог с вами, Виталий Евгеньевич! До свидания. В субботу жду вас в гости на торжество. С супругой!
– Непременно буду, Юрий Викторович.
Медики церемонно раскланялись, и Вахтеев долго смотрел вслед удаляющемуся психиатру, похоже, продолжающему беседу в одиночестве: разводящему руками, крутящему головой…
«Эх, Виталий Евгеньевич, Виталий Евгеньевич… – подумал хирург. – Вам самому семь-бэ смело ставить можно… Впрочем, какой психиатр без отклонений?»
Он открыл дверь и вошел в палату.
– Не помешаю, Вадим? – присел он на стул у кровати. – Лежи, лежи… – жестом удержал он завозившегося пациента. – Ну, как самочувствие?
– Нормально… – с сомнением произнес раненый, скосив глаза на закованную в гипс руку, слитую в одно целое с гипсовым же корсетом, охватывающим грудь. – Уже почти не болит…
– Ну и чудненько! Недельку еще тут полежишь, и будем переводить тебя в общую палату, к выздоравливающим… Да не бойся ты, – успокоил врач помрачневшего разом рядового. – Полежишь немного, рука и ребра заживут, и будем тебя комиссовать. Домой поедешь. Родителям-то пишешь?
– Нет, – покраснел Максимов. – Пальцы пока не слушаются…
– Это зря! – подполковник выудил из кармана красный резиновый мячик размером с апельсин и протянул солдату. – Вот, разминай пальцы, восстанавливай подвижность. Ты ж не хочешь инвалидом остаться?
– Не-е…
– Молодец. Вернешься домой, восстановишься в институте. Хвостов-то не было?
Паренек не ответил, потупив глаза.
– Й-йэх! – крякнул врач. – Драть тебя некому!.. Ничего, наверстаешь. Тут, главное, не расхолаживаться, а то потом не соберешься. По себе знаю… Ну, давай, выздоравливай… Скоро ужин, – бросил медик взгляд на часы. – Кстати, – посмотрел он в глаза Вадику после паузы. – Не советовал бы я тебе распространяться о том своем приключении… Верю, верю! – Жестом остановил он открывшего уже рот солдата. – Я – верю. А другие вот могут не поверить. Еще в сумасшедшие запишут. Оно тебе надо? Вот то-то. Так что подумай, боец…