Зажмурься покрепче

Он помотал головой, прогоняя идею рассказать любимой женщине правду о своих переживаниях. Страх его был столь велик, что уже одна эта идея заставляла его холодеть.

Глава 57 План действий

Отношения с Мадлен были главным столпом его уверенности в себе, невзирая на периодическое напряжение. Но в основе этих отношений всегда была откровенность, на которую Гурни сейчас не был способен.

С отчаянием утопающего он вцепился во второй столп — профессию — и попытался направить всю свою энергию в Разгадку Преступления.

Он был уверен, что следующим важным шагом был разговор с Болстоном, и теперь нужно было придумать, как этого разговора добиться. Ребекка утверждала, что маньяка можно пробрать страхом утери контроля, и Гурни знал, что она права. Он также знал, что она права и в том, что добиться встречи будет нелегко.

Страх…

С этим понятием у Гурни были бурные личные отношения. Возможно, этот опыт можно как-то использовать? Чего конкретно он боится? Он достал телефон и перечитал три сообщения, которые его пугали. «Такие страсти! Такие тайны! Такие восхитительные снимки!», «Ты как, вспоминаешь моих девочек? Они тебя вспоминают» и «Ты такой интересный мужчина — немудрено, что мои дочки от тебя без ума. Хорошо, что ты заехал в гости. В следующий раз будет их очередь. Приглашения не нужно: они хотят устроить сюрприз».

Слова словно разъедали дыру у него в груди. Такие жуткие угрозы в упаковке таких банальных оборотов.

Никакой конкретики, но опасность более чем осязаема.

Никакой конкретики… Да, вот в чем дело. Гурни вспомнил, как его любимый профессор однажды прокомментировал силу слова Гарольда Пинтера: «Сильнее всего нас потрясают не те ужасы, которые мы видим в ясном свете, а те, которые домысливаем во мраке своего воображения. Крики и вопли не так страшны, как угроза в спокойном голосе».

Сейчас он вспомнил эти слова, потому что с болезненной силой осознал, что это правда, причем годы работы в полиции многократно это подтверждали. То, что мы домысливаем, обычно куда страшнее реальности, с которой имеем дело. Страшнее всего то неведомое, что рыщет во мраке.

Так что, возможно, лучший способ напугать Болстона — это дать ему возможность самому домыслить что-нибудь страшное. Однако заход в лоб отразила бы армия юристов. Нужно было искать потайной лаз.

Болстон отрицал, что ему хоть что-либо известно о Мелани Струм — живой или мертвой, а также частью стратегии было создание и утверждение версии, где вина ложилась на плечи неизвестных посетителей его дома. Эта история рассыплется в прах, если удастся найти какую-либо связь между ним и девушкой. При удачном раскладе эта связь заодно проявит нечто общее в убийствах и пропаже выпускниц Мэйплшейда. Но даже если не рассчитывать на удачный расклад, Гурни был уверен, что нужно вычислить, каким способом тело Мелани Струм попало в подвал Болстона, и что это подтолкнет следствие к развязке. Он также подозревал, что там же, где нужно искать связь между убийцей и Мелани Струм, обнаружится и худший страх Болстона.

Дальше следовало понять, как этот страх использовать, чтобы проникнуть к Болстону в голову, минуя передовую защитников. Какой человек, какое место, какая вещь может оказаться ключом? Мэйплшейд? Джиллиан Перри? Кики Мюллер? Гектор Флорес? Эдвард Валлори? Алессандро? «Карнала»? Джотто Скард?..

Придумать, как вести диалог, было не проще, чем выбрать отправную точку. Нужно было нечто в стиле Пинтера — полунамеки, ничего конкретного; сгустки смысла, нагнетающие беспокойство достаточной силы, чтобы Болстон вообразил худшее и сам сделал шаг в пропасть.

Мадлен ушла спать. Гурни был все еще необычайно бодр и прохаживался по кухне, взвешивая риски, перебирая варианты поведения, просчитывая тактику. В итоге размышлений он сузил потенциальные «ключи» к разговору с Болстоном до трех: Мэйплшейд, Флорес, «Карнала».

Еще немного поразмыслив, он оставил одну «Карналу»: во-первых, все пропавшие выпускницы Мэйплшейда появлялись на рекламе агентства, в постановке на грани фола; во-вторых, «Карнала» только притворялась брендом дорогой одежды; в-третьих, она была как-то связана со Скардами, которые, в свою очередь, были как-то связаны с преступной секс-индустрией, и убийство Мелани Струм с этим рифмовалось. И пьеса Эдварда Валлори, и политика отбора учениц в Мэйплшейд — все так или иначе сводилось к преступности и сексу.

Гурни понимал, что логическая цепочка между секс-преступностью и «Карналой» была проблемной, однако поиски идеальной логики, как бы ему ни хотелось ее найти, никогда не приводили к решению, а только парализовали расследование. По опыту он знал, что главным вопросом было не «Уверен ли я, что не ошибаюсь в своих допущениях?», а «Достаточно ли я уверен в своих допущениях, чтобы действовать на их основании?»

В данном случае он был уверен. Он был готов поспорить, что упоминание «Карналы» каким-то образом зацепит Болстона. На часах было чуть больше десяти, и он решил позвонить в полицию Палм-Бича, чтобы узнать телефон магната.

В отделении не оказалось никого, работавшего на расследовании убийства Струм, однако дежурный сержант дал ему мобильник Дэррила Беккера.

Беккер ответил после первого же звонка.

Гурни вкратце объяснил, что ему нужно.

— Вы что, не поняли? Сам Болстон ни с кем не будет разговаривать, — чуть раздраженно ответил Беккер. — Вся связь идет через адвокатскую контору «Маркэм, Мюлл и Штернберг».

— Возможно, мне удастся убедить его поговорить со мной.

— Каким же образом?

— Брошу гранату ему в окно.

— В каком смысле «гранату»?..

— Такую, о которой ему захочется со мной поговорить.

— Гурни, ну что за шарады? У меня был трудный день, давайте по делу.

— Вы уверены, что вам нужно знать подробности?

Беккер в ответ промолчал.

— Послушайте, если мне удастся выбить этого гада из колеи, от этого выиграют все. В худшем случае просто ничего не изменится. Я прошу у вас всего лишь его номер, прошу лично, так что даже если что-то пойдет не так, ваше имя нигде не засветится. Если что, я даже не смогу толком вспомнить, кто дал мне телефон.

Последовала еще одна пауза, после чего раздался звук печати по клавиатуре, и Бекер продиктовал ему номер с районным кодом Палм-Бича. Затем он сбросил звонок.

Несколько минут Гурни потратил на то, чтобы погрузиться в образ, как он советовал копам на своих семинарах. На этот раз это был образ невозмутимого коварного змея в обличии цивилизованного человека.

Выбрав тональность и тон, Гурни включил блокировку определителя на телефоне и набрал номер, который дал ему Беккер. Тут же врубился автоответчик.

Капризный, нетерпеливый голос произнес: «Это Джордан. Если вы ждете ответа, пожалуйста, сообщите предмет вашего звонка после сигнала.» Нажим на слове «пожалуйста» был столь специфичным, что с тем же успехом могло прозвучать «оставьте свое сообщение при себе».

Гурни произнес заранее продуманный текст. Тон его был чуть неуверенным, словно ему с трудом давалось подбирать подходящие светские слова. Он также постарался говорить с легким южноевропейским акцентом.

— Предметом моего звонка является известное вам агентство «Карнала». Мне необходимо срочно поговорить о вашей с ним связи. Я перезвоню примерно через тридцать минут. Пожалуйста, ответьте лично. После чего я сообщу о предмете моего звонка более развернуто.