Зажмурься покрепче
Шрифт:
— Вам или Клайну нужно в течение часа связаться с окружным прокурором Палм-Бич, чтобы согласовать два момента. Во-первых, необходимо грамотно распорядиться ресурсами, обнаружить яхту Болстона и облазить ее с микроскопом. Во-вторых, важно убедить их окружного прокурора, что требуется его всестороннее содействие расследованию. В частности, может потребоваться особый подход к Болстону, если это поможет добраться до «Карналы», или до тех, кто стоит за «Карналой», или как-то еще распутать этот чертов клубок.
— Вы думаете, что окружной прокурор во Флориде забьет на дело Болстона, чтобы
— Я не предлагаю забить на Болстона. Я предлагаю убедительно намекнуть Болстону, что смертная казнь — единственное, что ему светит, если он откажется сотрудничать.
— А если он согласится?
— Если это будет полноценное сотрудничество, без утайки, без ерунды, то возможны альтернативные приговоры.
— Жестко, — пробормотал Штиммель, и было понятно, что сделка кажется ему невозможной.
— Вообще-то, — продолжил Гурни, — Болстон — наш единственный шанс. Нужно, чтобы он заговорил.
— Что значит «единственный шанс»?
— Куча девчонок взяла и пропала. Я подозреваю, что если Болстон не расскажет все что знает, то мы их никогда не найдем.
Уже в самолете возбуждение, наконец, сменилось усталостью. Гул двигателей превратился в белый шум, который заполнил голову Гурни и вытеснил из нее размышления и переживания о настоящем, заменив их воспоминаниями: как он ездил во Флориду после переезда родителей из Бронкса в невзрачный городок Магнолию, как у крыльца среди листьев ползали коричневые тараканы размером с мышь, как у воды из крана был запах плохо профильтрованной канализации, а родители уверяли его, что это чистейшая вода без всякого запаха; как мать отводила его в сторону и со слезами на глазах жаловалась, что угробила жизнь на неудачный брак, что ее мучают мигрени, что отец эгоист, что он ее не удовлетворяет как женщину…
Мутные сны, тревожные воспоминания и обезвоживание погрузили Гурни в состояние невыразимой подавленности на остаток полета. В аэропорту Олбани он первым делом купил бутылку воды с жуткой наценкой и залпом выпил половину на пути в туалет. Заперевшись в просторной кабинке для инвалидов, он снял дорогие джинсы, тенниску и мокасины и оделся в старую одежду из магазинной коробки, после чего сложил туда брендовый наряд и бросил его в помойное ведро. Затем он смыл с волос гель у раковины, промокнул их бумажным полотенцем и внимательно посмотрел на себя в зеркало, чтобы убедиться, что снова стал собой.
На часах было 18:00, когда Гурни выложил двенадцать долларов за стоянку, и полосатый шлагбаум поднялся, выпуская его. В лобовое стекло светило вечернее солнце.
Час спустя, сворачивая с межштатной магистрали на трассу, ведущую в северные Катскиллы и к Уолнат-Кроссингу, Гурни допил остатки воды и уже чувствовал себя получше. Его неизменно удивляло, как такое простое действие — выпить воды — могло иметь такой заметный эффект. В голове прояснилось, спокойствие и оптимизм потихоньку нарастали, и когда он свернул на дорогу к дому, он ощущал себя почти нормально.
Когда он зашел на кухню, Мадлен как раз доставала из духовки какое-то блюдо. Поставив его на плиту, она повернулась и удивленно
вскинула брови.— Ну ничего себе.
— Да, я тоже соскучился.
— Ужинать будешь?
— Я же обещал в записке, что вернусь к ужину, и вот, вернулся.
— С чем тебя и поздравляю, — произнесла Мадлен, доставая из шкафчика вторую тарелку и опуская ее на столешницу рядом с той, что приготовила для себя.
Он чуть нахмурился.
— Может, попробуем еще раз? Давай я выйду и снова зайду в дом…
Она нахмурилась, передразнивая его, затем ее взгляд смягчился.
— Да нет, все в порядке. Ты приехал, как и обещал. Доставай вилку и нож, пойдем поужинаем. Я помираю с голоду.
Они положили себе печеных овощей и куриные ножки и уселись за круглым столом у французских дверей.
— Там уже тепло, двери можно открыть, — сказала Мадлен и без промедления так и сделала.
Их окутало сладким запахом трав. Мадлен зажмурилась и улыбнулась, отчего на щеках ее проявились ямочки. Гурни показалось, что он слышит далекое урчанье голубей где-то в деревьях за лугом.
— Какая красота, — прошептала Мадлен, затем счастливо вздохнула, открыла глаза и принялась за еду.
С минуту они ели в тишине, а затем она снова заговорила.
— Ну, расскажи, как прошел день, — сказала она, разглядывая кусок морковки на вилке.
Он поморщился. Она молча наблюдала.
Гурни облокотился об стол и положил подбородок на сплетенные под ним пальцы.
— Мой день, значит. Ну… Кульминацией был момент, когда этот психопат взял и расхохотался, потому что представил себе мертвые тела двух девушек, которых он лично пытал, насиловал и обезглавил.
Мадлен посмотрела на него и прикусила губу.
Помолчав, Гурни сказал:
— Вот такой и был день.
— Ты добился того, что хотел?
Он подумал и ответил:
— Похоже, что да.
— Значит, можно считать, что ты раскрыл дело Перри?
— Думаю, что у меня есть часть разгадки.
— Что ж, наверное, это хорошо.
Повисла долгая пауза.
Затем Мадлен встала, забрала тарелки и ножи с вилками.
— Кстати, она тебе звонила.
— Кто?
— Твоя клиентка.
— Вэл Перри?
— Да. Сказала, что перезванивает по твоей просьбе, но что у нее есть только твой домашний, а мобильного нет.
— И что она хотела?
— Просила передать, что три тысячи долларов — не та сумма, ради которой имеет смысл ее беспокоить, и что «пусть он тратит сколько надо, лишь бы нашел чертова Флореса». Это цитата. Идеальные условия работы, я считаю! — она с избыточным грохотом опустила тарелки в раковину. — Работодатель мечты, можно сказать. И кстати об обезглавленных телах…
— О чем?
— Ты когда рассказывал про флоридского маньяка, я как раз хотела спросить тебя, что значит кукла.
— Кукла?..
— Которая наверху.
— Наверху?..
— Ты будешь повторять за мной каждое слово?
— Я не понимаю о чем речь!
— Я спрашиваю, что за кукла лежит у меня в швейной комнате!
Гурни покачал головой и поднял руки, сдаваясь.
Мадлен мгновенно насторожилась.
— Там сломанная кукла на кровати. Ты ничего про это не знаешь?..